Дерись или беги - [29]
— Ба, а мамку, кажись, Эльвира Иванна вызывает!
На пышный ковер с бахромой Павлик с мамкой явились на следующий же день. Крохотная женщина сидела на том же месте и целеустремленно догрызала пластмассовый колпачок.
— Здрасть, вы к Эльвире Ивановне?
Пластмассовый синий кусочек вывалился из ровных зубов и бесшумно упал на письменный стол.
— Будьте так добры, сообщите, я мама Паши Шутова. Если что, Галина Павловна.
— Ладн, щас, секундочку обождите.
Маленькое туловище исчезло за дверью.
— Ну, Пашек, чего ты вообще тушуешься, если ты прав, то меня никто и ни за что ругать не будет, слышишь?
Павел оглядывался по сторонам и натужно кусал заусенцы.
— Будет. Только я все равно не расскажу ничего.
— Да не рассказывай ты, ради бога, мне и без твоего детсада проблем хватает. Ты не психуй главное.
Когда Пашкин отец в эпоху перестройки надумал зажить хорошо, с собой он в первую очередь позвал Сергуню, Элькиного мужа, верного друга семьи Шутовых. Эля в то время оканчивала педагогический и мало еще чего впереди себе представляла, но одно она знала точно — Галька останется с ней навечно в том или ином роде, а пойдут детишки, так можно будет еще и породниться — «покрестить всех крест-накрест».
— Короче, Серег, харэ нам с тобой мямлить, валить с Кисляр надо, пока еще можем.
— Валить, ага…
— Ты, короче, в курсах, что тут в шестидесятых творилось?
— А-а-а, ты про эти, про химикаты?
— Возле «Камтэкса» трава красная лезет — вот те и заводик, вот те и продукты производства кислоты.
— Ну да, еще, я слышал, в Каме мульки с тремя головами плескаются.
Сергуня хохотнул миловидным смешком и вмиг умолк.
— Я говорю, вали-и-ить, или ты чё, хочешь, чтоб тебе дети твои оранжевых снеговиков лепили?
— А помнишь сосновый бор возле профилактория, ну, на Пасху с Элькой и с Галей были, так там деревья до сих пор рыжие, помнишь?
— Я про чё и говорю, там азота с фосфором больше, чем у американцев водорода.
— Что с нами будет…
— Да ты подожди, завод прикроют, там еще церковь встанет со звонницей и главкой, приспособят, суки, заводские корпуса, молиться пойдем.
— Мне другое интересно: куда потом все эти химики пойдут работать, когда прикроют завод?
— Понятно куда — детям твоим историю с географией преподавать, тут, в школах.
— Да ну…
Уже через полтора месяца Митек и Сережа жадно нарезали колбаску на закусь на пороге новой церквушки, радовались, что колбаска не совсем растаяла от переизбытка крахмала, и осыпали головы друг друга продуктовыми талончиками. Кислотный заводик теперь был в их руках, производство пластилина и цветных порошков прекратилось, а с конвейерной ленты вдруг начали слетать зайцы.
— Эльвира Ивановна вас сейчас примет.
Крохотная женщина нехотя поднялась со стульчика и от греха подальше поплелась открывать дверь.
— Заходите-заходите.
На подоконнике всё так же спала кошка, запах ее мочи уже гораздо меньше отвлекал от запаха духов Эльвиры Ивановны, сама Эльвира Ивановна докрашивала губы.
— Здравствуйте, Эльвира… Хосподи, Элька?!
— Здравствуйте, проходите, присаживайтесь.
— Эля, это ты?! Павлик, так это ж Элька, моя Элька, ты на фотографиях ее видал! Элечка!
Галя подбежала к директорскому столу, наступив на бахрому ковра.
— Галина Павловна, соблюдайте правила приличия, присаживайтесь на стул.
— Эля, ты что, до сих пор… столько лет прошло.
— Я не понимаю, о чем вы. Итак, во-первых, ваш сын невоспитанный хам, во-вторых, он порочит честь школы, ну, а в-третьих, он инвалид и должен учиться дома.
— В смысле, какой еще инвалид?!
Галя отошла от стола и снова наступила на нарядную бахрому.
— Инвалид, самый настоящий, у него порок сердца и есть группа, я в курсе всех дел.
— И что, Эль, ты совсем, что ли, с ума сошла?!
— Я настаиваю на том, чтобы этот ребенок обучался дома, по закону я имею на это право.
Галя снова покраснела и, сев на скользкий стул, поймала ногами бахрому.
— Иди к черту, Эля.
— Понятно мне теперь, в кого сынуля ваш такое хамло, вы и сами-то, Галина Павловна, не особо воспитаны.
— Вот сучка, а! Паш, выйди, пожалуйста.
Когда в восемьдесят девятом году в стране начиналась «новая жизнь», все бараки города в одночасье опустели, жильцы их, собрав с окон всю герань, переселялись в новые районы. Большинство из них было отправлено на окраину, туда, где когда-то было огромное болото, впоследствии осушенное и застроенное новыми многоэтажными домами. Местность эта получила название Кислотные Дачи в честь химического заводика неподалеку. Единственный вопрос, который теперь остался, где взять место для слива химотходов, если старое заселили новой жизнью? Заводик постепенно разорялся, закрывались главные отделы, а с приходом новых владельцев Шутовых и Зайцевых он вообще стал работать не по ГОСТу и выдавать каучуковые мячики. Спустя несколько месяцев один из хозяев, как поговаривали новые жители, исчез, а другой просто разорился и залез в петлю. Теперь Кислотные Дачи стали обыкновенным районом с престранной почвой, обычной экологией и загадочной историей имени.
— Эля, ты чё творишь?
— А чё такое?!
Губы Эльвиры Ивановны снова сложились в подобие клюва.
— Эль, ты сама знаешь, мы тут вообще ни при чем. Ну, прости, слышишь, Эль?
Полина Клюкина не пишет про любовь полов своего поколения. Она пишет про поколение своих родителей. Её короткие рассказы заставляют сопереживать и бередят душу. Наверное, от того, что в них нет стандартных сюжетных схем, а есть дыхание жизни. В 2009 году её «Осенняя жигалка» вместе с другими рассказами принесла ей победу на юбилейной Независимой литературной премии «Дебют».
Полина Клюкина не пишет про любовь полов своего поколения. Она пишет про поколение своих родителей. Её короткие рассказы заставляют сопереживать и бередят душу. Наверное, от того, что в них нет стандартных сюжетных схем, а есть дыхание жизни. В 2009 году она стала финалистом Независимой литературной премии «Дебют».
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.