Деревянный корабль - [3]

Однажды произошла перемена. Бывает, в сельской местности прокладывают большую трассу. Или сносят старый дом. Или молодая супружеская пара переезжает в покинутое жилище умершего. Или зеленое поле превращается в кладбище. Что-то, вызывающее щемящее чувство, делает вид, будто нацелено на радость и будущее. Но при этом пробуждаются мысли, которые кружат вокруг самой бренности как чего-то неизменного^{7}. Тишина — лучший утешитель, чем движение. И только юношеская деятельная сила вполне довольствуется шумной суетой будней. Юность мало думает о медленном росте: тайны весны остаются от нее скрытыми — именно потому, что это ее время года. Она видит только лопающиеся почки, сладострастие — на его поверхности, — но не то, как впитываются в землю потоки огненной крови бога, растерзанного мукой творчества. И юность не видит цель: золотую осень. Молодые не ловят себя на том, что в оцепенении застыли перед тяжелым брюхом убитого быка, и за мучительно грязной кровавой коркой угадывают ту печальную и вместе с тем сладкую тайну, которая заставляет плоть отставать от костей и уже возвещает слепоту неотвратимого тления^{8}. Молодые с их страстными порывами думают только о чистом. Звездное небо представляется им иносказанием — достаточно внятным, чтобы существовать во веки веков…

Итак, произошла перемена. Однажды судовладелец приблизился к причалу. Рядом с ним шагал морской офицер в капитанской форме. И, под руку с капитаном, — восемнадцатилетняя девушка, его дочь. Все трое поднялись на борт. Час спустя собралась и заново набранная команда. Оба матроса-охранника были включены в штат. Как бы ни обстояло дело с их мореходными навыками, теперь они определенно глотнут морского воздуха — так же как все остальные, нанятые через вербовочную контору.

Капитана звали Вальдемар Штрунк. У него было добродушное, совершенно невыразительное лицо.

* * *

Корабль, таким образом, заселился. На нем теперь работали, отдавали распоряжения, готовили еду. Багряные паруса были извлечены из парусной каюты и подняты на мачты. Стало известно, что сухопутным путем должен прибыть очень ценный груз. Стало известно, что дочь капитана, девушка восемнадцати лет, будет сопровождать отца. Мать ее умерла. Или… — как бы то ни было. К причалу подошел молодой человек. Жених девушки. Во всяком случае, так предположили люди. Ведь эти двое обнялись. Чиновникам доставили бумаги из вышестоящих инстанций. Бумаги касались корабля и его груза. Секретные указания. Лица чиновников сразу посуровели от осознания выраженного им доверия. Они докажут, что достойны такой чести. Тут не нужны слова, болтать больше не о чем. Ведь речь идет о деле величайшей важности. Похоже, за этим стоит государство со всей полнотой власти. Готовится тайная миссия. Можно предположить, что от ее исхода зависит судьба народа. Предчувствие не обмануло таможенников. Отправной точкой для великого начинания, будь то крупный коммерческий проект или экспедиция по высочайшему повелению, станет именно вверенная их попечению гавань.

Поэтому неудивительно, что объявился некий господин, которого никто не знал и который никому не представился; господин этот был одет в очень благородного вида серый костюм. А сверху — в грубошерстное пальто-колокол. Гладко выбритое, с суровыми чертами лицо, почти нечеловеческое; во всяком случае, изборожденное чувством почтения к взятой на себя высокой задаче. Человек, у которого на лбу написано, что он умеет владеть собой, что справится с любой случайностью и любой авантюрой. Всякий, внезапно столкнувшись с ним, вздрагивал. Он внушал уважение. Но волновала людей вовсе не возвышенная сторона этого чувства. А неотделимый от нее привкус недозволенного. Работорговец, неумолимый коммерсант или же тот, кто выполняет свой долг в безнадежной ситуации, доходя до грани бессмысленной жестокости? Что-то пугающее исходило от этого человека. Выражение лица — которое можно, пожалуй, назвать безжалостным или преступным — не менялось. А непримиримое, упорное молчание губ!

То был, как выяснилось позднее, суперкарго. Первые несколько дней он показывал себя. Чтобы люди к нему привыкли. Или — из каких-то иных соображений. Он поднимался на борт, исчезал в люках, снова из них выныривал.

Похоже, одни лишь чиновники были вполне осведомлены о значении этой личности. Они, как и положено государственным служащим, всякий раз приветствовали странного господина — однако приблизиться к нему не решались.

* * *

Прибытие груза задерживалось. А когда он прибыл, произошло это неожиданно. Локомотив подтолкнул на рельсы, ведущие к причалу, череду товарных вагонов в половину состава длиной. Судовладелец в ту же минуту оказался на месте. Суперкарго. Капитан. Его дочь. И ее жених^{9}. Подбежали чиновники с документами. Они были очень возбуждены. Боялись сделать что-то не так. Появилась величественная фигура — армейский офицер. Правда, в происходящее он не вмешивался. Демонстрировал свою незаинтересованность. Но, как-никак, он присутствовал здесь и уже этим подчеркивал высокую значимость момента.

Подтянулась горстка портовых рабочих, чтобы заняться погрузкой. Внезапно полицейские загородили подъездную дорогу. Возник момент неуверенности. Никто, казалось, не был к такому готов. Предпринятую меру собравшиеся сочли излишней. В конце концов, посторонних здесь нет. Или им хотят дать понять, что портовые рабочие ненадежны, а матросы — слишком легкомысленны? Что таможенники нуждаются в защите? Или — опасаются неприятного инцидента? Вышестоящие инстанции наверняка знают, что делают. А предусмотрительность лучше, чем халатность. Но