Деревянные пятачки - [12]

Хажак Месрепович ликовал. Он принес Рае пакет всяких распашонок, конвертов, одеялец, чепчиков и прочих необходимых вещей для новорожденной. И удивленно-радостно смотрел на маленькое сморщенное личико и гортанно хохотал, когда ребенок пристально глядел на него похожими на маленькие созревшие сливы глазами.

К этому времени Ванюшке было уже пятнадцать лет. Как у всякого подростка в такие годы, так и у него были свои интересы и занятия, но с появлением Розы эти его интересы и занятия отошли на задний план. «Ваня! Ваня! А ну качай! Я ухожу, посмотри за ребенком. Свари картошку. Разогреешь обед. Я вернусь только к вечеру. Смотри мне!» И он делал все, что велела мать: следил за ребятами, кормил их, качал в зыбке Розу, бегал за водой на колонку, топил печь, а до этого колол дрова, прибирал по дому, мыл посуду, а надо было еще делать уроки, так что времени на свои дела у него совсем не оставалось. И это привело к тому, что он стал постепенно отстраняться от своих товарищей, а ведь, как известно, дружбу крепят только общие дела, и товарищи стали его забывать, хотя он был в свое время заводилой. И что уж совсем плохо — все время занятый, он перестал думать даже о своих желаниях, и это привело к тому, что он стал как бы туповат.

— Русаков! — вызывала его учительница.

Он встрепанно вскакивал и обалдело глядел ей в глаза. И она уже по одному этому виду понимала, что ничего-то он не знает, опять не приготовил урок, и злилась, и ставила ему двойку.

— Что же ты, наказанье мое! — кричала на старшего своего Рая. — О чем думаешь? Бьюсь, бьюсь, стараюсь, стараюсь, чтоб все было как у людей, а он двойки носит. Вон уж какой дылда вытянулся, а все ума нет... Ну, чего стоишь? Хоть воды принес бы, не видишь, что ли? — И Ванюшка, радостный, что может убежать от укоров матери, тут же хватал пустые ведра и несся на улицу. — Только одно и могу сказать, что старательный да послушный, — вздыхая, говорила соседке Рая. — А к ученью, видно, способностей нет...

— А ты бы еще больше наплодила. Где же мальчишке справиться с таким хозяйством да еще хорошо учиться, — резонно говорила соседка.

— Ну, захотел бы, нашел время. Прямо не знаю, чего и придумать с ним.

— О себе подумай. Хоть бы аборты делала. Куда тебе столько?

— Не говори, и сама не знаю. А вот жалко, не могу, да и все.

— Помогают тебе отцы-то?

— Армян помогает, а тот и глядеть в мою сторону боится. Ну, а Пашка, сама знаешь, уже третью сменил, где ему до нас, — это она говорила об отце Танюшки, которой к тому времени шел уже десятый год.

— И о чем ты только думаешь, — качала в осуждении головой соседка.

— Если бы думала, — смеялась Рая. — Ну да уж теперь хватит. Теперь мое родило загородило.

— И то, по нонешним временам ты прямо мать-героиня. Подумать только, четверых ребят без отца подымаешь!..

— Все, все, и то хватит... Да и никого мне не надо, армяна за глаза хватает. Уж до чего душевный да уважительный, так и сказать не могу. Ни разу не приходил без подарка. Вчера принес бюстгальтер, ну умора прямо! «Откуда ты мой номер-то знаешь?» — спрашиваю его. А у меня пятый. А он говорит: «Я на глаз могу определить». Что ты, если бы не он, не знаю, как бы и сводила концы с концами.

— Ну вот и держись за него.

— Держусь, девка, держусь! — тряся руками, смеялась Рая.

Но держаться ей пришлось недолго. Видно, тоска по родным местам, где провел свое детство, оказалась всего сильнее, и Хажак Месрепович уехал на свой Севан. Прощаясь с Раей, сказал, что будет помогать ей, и оставил на столе три сторублевые бумажки.

— А я уж так привыкла, — плакала Рая. — Нет, невезучая я... И чего уезжаете, жили бы тут, — она сквозь слезы поглядела в его добрые глаза, искренне, жалея и себя, и Хажака Месреповича, и ребят, которые лишатся постоянной поддержки; кто-кто, а она знала: коли с глаз долой, то и из сердца вон.

— Ах, Рая, Рая! — простонал Хажак Месрепович. — Не разрывай моего сердца. Если б мог, если б я только мог, но ты сама женщина, ты знаешь, что такое жена. Тут я бессилен!

Он ушел, на прощанье крепко поцеловал Раю и оставил ее в слезах. Но прошло немного времени, и она успокоилась. Привычно обвела взглядом свою комнатенку — все ли в порядке? — и,тут обнаружила на столе три сторублевые бумажки.

— Да куда ж он мне такие дал! — ахнула она. — Кто же поверит, что я заработала такие? Подумают — кому перевод не донесла. Вот дурак-то! — и засмеялась. А через минуту уже стучала каблуками по ступенькам крыльца соседки.

— Настя, гляди-ка!— и показала ей три сторублевые.

— Откуда?

— Армян дал.

— Вот это человек! — восхищенно сказала соседка. — Повезло же тебе!

— Последние. Уехал он.

— Как уехал?

— Так. Насовсем. К своим армянам. На родину. Не знаю — врет, не знаю — нет, но обещал помогать на Розочку... А ты разменяй мне одну бумажку. Сходи в магазин, купи чего выпить да поесть, мне-то неловко. Подумают, откуда такие деньги...

Но сходили они все же вместе, надавали гостинцев ребятам, выпили, и поплакали, и посмеялись, и разошлись.

И для Раи снова, как, собственно, и для всех людей, потекли день за днем, ночь за ночью в прошлое, у которого нет дна. Текли и текли, сваливались, унося с собой ее усталость, заботы, расстройства, нехватки. И не заметила, как прошло несколько лет.