Деревянные облака - [4]

– Десять – двенадцать… – Я пожал плечами.

* * *

В Базмашене нас ждали бабушкин дом и сама бабушка. Она сразу же принялась хлопотать, окружила плотной заботой.

Потом был большой семейный совет, и меня долго пытали насчет планов на будущее. Будущее для меня было в туманной дымке, сквозь которую проступали всяческие картинки романтического свойства. После того как тесты развеяли дымку, романтики поубавилось. Выяснилось, что к химии склонности у меня никакой, хотя мать к ней подталкивала, напирая на семейные традиции. Мне нравилось возиться с красками, но два спаленных экрана привели к мысли, что живопись не для меня. На математических играх я часто попадал во вторую десятку. Неплохо справлялся с агробионикой во время летних отработок учебного кредита. Но сказать, что мечтаю работать на гидропонных плантациях, не могу. Куда хотелось, так это в освоенцы – пиф-паф-трах-бум, трудности и героизм, приключения каждый день. Но на конкурс освоенцев подают с двадцати одного года, да и то, если овладел двумя профессиями.

Ждать семь лет? Вечность! Я поддался уговорам бабушки и записался на четырехлетний цикл в Базмашенский политехникум, благо тесты. «Конструирование и эксплуатация обучающих систем» – так назывался цикл.

Выпускную тему защитил по высшему баллу и получил открытый сертификат. После недолгого раздумья выбрал специальность «испытатель обучающих машин». Меня направили в Ереванский учебный центр на полугодовую стажировку. Потом или просто повезло, или маманя пустила в ход связи, но вдруг образовался контракт в Мытищинский институт экспериментальной педагогики. Отец был недоволен, зато мать откровенно радовалась – из Подмосковья до нее всего десять минут без пересадки.

Два года в Институте. Одна командировка в Тихо. Там никак не могли разобраться после монтажа с тренажерами, а все наши наладчики сидели на Проекте. Вот и попросили меня быстренько слетать туда-обратно. На Луне время провел весело. Систему я им наладил, правда, всю неделю слегка мутило. Народ там гостеприимный, но никто не предупредил, что при пониженной гравитации некоторые напитки домашнего изготовления из организма выводятся медленно.

На Проекте из нашего сектора было трое – Глеб Карамышев, Райнер Клюге – испытатель Европейского учцентра, и я. К тому моменту, когда Проект выходил на финиш, Карамышев вывихнул ногу, у Клюге родилась дочь, и он взял недельный отпуск. Тут выяснилось, что в монтаже напутали коммуникации, потом вдруг скисла элорганика, и пришлось менять транспьютерные блоки. Испытания грозили завершиться провалом, прогон за прогоном кончался неудачей, ну а чем кончилась восьмая проба, вы, наверное, знаете лучше меня.

Директор Института переглянулся с человеком в светлой рубашке, задававшим странные вопросы. Тот кивнул и подошел к столу.

– Извините за назойливость еще раз! Моя фамилия Прокеш, я, можно сказать, эксперт.

Я привстал и кивнул.

– Собственно, – добавил Прокеш, – экспертом я стал позавчера, почти сразу после вашего… происшествия. У меня одна просьба. Повторите все подробности – цвет глаз ваших уважаемых родителей, сколько комнат в доме вашей бабушки – словом, все!

Директор с интересом посмотрел на Прокеша.

– Вы полагаете, это настолько серьезно? – спросил он.

– Не знаю! Но у меня есть маленькие сомнения, а как эксперт я обязан их рассеять или… Наоборот. Даже самые невероятные предположения. В первую очередь – самые невероятные.

– Вы думаете, – директор пожевал губами, – рокировка?

– Ничего я не думаю, – улыбнулся Прокеш, сел в кресло и сцепил пальцы на большом животе, – ничего не предполагаю, подвергаю все сомнению, в том числе и гипотезу рокировки. Покровский, конечно, большой ученый и великий физик, но у его учеников необузданная фантазия. Это хорошо, но…

Эксперт покрутил пальцами в воздухе.

Директор молча смотрел на него, а я на директора. Что касается гипотез, то довелось мне в эти дни услышать разное. За три дня нафонтанировали столько, что экспертам расхлебывать много недель, если не месяцев.

Месяцев! Большим я тогда был оптимистом.

Между тем директор протянул руку и взял со стола прозрачный конверт с пластинкой инфора. Там же, в конверте, находился служебный сертификат. Судя по цвету полос – мой!

– Ну что ж, – сказал директор, – рекомендации Совета Попечителей для меня закон. Отдаю его вам. Испытатель Барсегян, вы командируетесь в Европейский учебный центр. Есть возражения?

Я не успел ответить, как заговорил Прокеш.

– Все это формальности, – сказал он. – Вы можете находиться, где вам будет удобно. Под Прагой прекрасные лаборатории, а поскольку Центр в Праге, то проще все решить на месте.

Он говорил чисто, с мягким, еле заметным акцентом. Возражений у меня не было. Сейчас больше всего хотелось выспаться – лечь прямо на ворсистый пол в директорском кабинете, и часиков шесть чтоб меня не трогали.

– А пока, с вашего позволения, – Прокеш взял конверт, – давайте немного отдохнем.

– Давайте! – невольно воскликнул я.

По коридору я шел, плохо соображая, что он говорит. Он довел до лифта, поднялся в медсектор к моей комнате. Я успел ему вежливо что-то промямлить, вошел, упал на диван и заснул.