Деревянные облака - [22]

Кузьма пересек комнату и подошел ко мне. Идущий по дороге свернул и подходил к первому дому.

– Это не Никифор, – сказал Лыков.

Теперь и я разглядел, что это не рыболов.

– Это женщина, – через минуту сказал Лыков.

– Более того, – сказал я в ответ. – Это моя жена.

Прокеш надул щеки и издал звук «пуфф».

Пока Валентина ела уху, все почему-то сидели тихо, время от времени значительно переглядываясь. Мне стало смешно. Я догадывался, от кого они узнали о моих семейных делах. Лыков был слишком весел, Прокеш выглядел немного испуганным, словно ждал скандала, а Виктор Тимофеевич мрачнел на глазах. Кто был спокоен – так это я.

Напрасно я избегал встреч, будто несколько минут связи могли поставить меня в глупое положение. В результате вот оно – глупое положение – я в роли отлавливаемого мужа.

– Сто лет не ела такой ухи, – сказала Валентина.

– Так уж и сто, – странно улыбаясь, отозвался Лыков. – Чуть подольше будет.

Валентина строго посмотрела на него, перевела взгляд на Прокеша. Прокеш мягко улыбнулся.

– Давненько вы на Земле не были, Валентина Максимовна.

– Нет времени. Если бы не конференция…

– Конференция?

– Да. Завтра в Саппоро.

– Интересно. Надо будет выбрать денек.

– Не думаю, что это вас заинтересует, – сказала Валентина. – Хотя если вы эксперт и в новых концепциях обучения, тогда приезжайте.

– Какие же они новые? – вдруг вмешался Миронов. – Мой племянник, учитель, давно увлекается тезисами Дидаскала.

– Ах, вот оно что, – протянул задумчиво Прокеш. – Слышал я про концепции новой этики. Но разве это настолько серьезно, что становится предметом обсуждения?

Валентина еле заметно дернула плечом, что означало у нее высшую степень раздражения.

– Если интересуетесь, то приезжайте, – сказала она. – Заодно и Арама прихватите. Он, я вижу, без вас никуда.

Лыков нахмурился и вышел из комнаты. Виктор Тимофеевич последовал за ним. Прокеш тоже ушел. Валентина поднялась со стула. Солнце било в окно, ее фигура темнела и расплывалась в ослепительном прямоугольнике.

– Что будем делать? – спросила она ровным голосом.

– Ты остаешься на Красной?

– Там я нужна. Почему бы тебе не вернуться?

– Может, я так и сделаю. Будет большой набор…

– Позволь, что за набор?

Я рассказал о фазоинверторе.

– Странно, – сказал она. – Почему у нас не было обсуждения?

– Решение принимал Совет Управителей. Следовательно…

– Галайда болен, – перебила Валентина. – Недавно приезжал Краузе, но он ничего не говорил об этом.

– Почему тебя это так волнует?

– Вы здесь за нас решаете, а нам не волноваться?

Взгляд ее неожиданно стал жестким, злым. Такой довелось ее видеть только раз. В первые дни нашего знакомства. Мы гуляли по Праге, она невнимательно слушала меня, потом вдруг спросила: «Вы можете в прошлое смотреть?» Я легкомысленно провозгласил что-то о всемогуществе разума, она уставилась такими вот глазами и процедила: «Выходит, там стреляют и вешают, а вы, всемогущие, нас как в кино разглядываете!»

С трудом убедил ее, что я шутил и ничего мы не разглядываем и разглядеть не можем. Она успокоилась, я же, чтобы успокоить окончательно, заявил, что скоро все проблемы будут решены и они смогут вернуться назад. Она рассвирепела и закричала: «Куда это назад! Под пули, что ли? Лучше сразу здесь кончайте!» В общем, поговорили.

Через года два она вспомнила этот разговор, посмеялась, сказала, что ничего не понимала, иногда ей казалось, что все – сон. Боялась проснуться – и снова теплушка, стук колес, тряска и прижавшиеся друг к другу тела…

– Не вернешься ты, – прервала молчание Валентина.

Я промолчал.

– Раз молчишь, значит, не вернешься, – спокойно повторила она. – Так продолжаться не может. Надо решать.

Нырять так нырять, подумал я и вдохнул побольше воздуха.

– Надо решать!

Слова сказаны.

К моему легкому разочарованию, ничего не произошло. Может, я давно свыкся с мыслью о неизбежности расставания и поэтому испытал даже небольшое облегчение. Но и досаду – Валентина ждала этих слов и заметно обрадовалась…

– Все равно тебе придется прилететь. Ненадолго. У меня здесь времени нет, а там… Сам понимаешь!

Еще бы не понимать! Процедура расставания – долгая, мучительная, тысячу раз подумаешь, прежде чем пойдешь на это, и очень разными дорогами должны были идти люди, чтобы в итоге идти в одиночку. Впрочем, если бы у нас были дети…

– Все было бы иначе, будь у нас дети, – с горечью сказала Валентина.

Что я мог ей ответить? Служба генетического контроля учитывает все, кроме эмоций. Претензии к моему предку-химику. С чем он там работал, какие мутагены виноваты – теперь уже поздно разбираться. Индекс генетического риска на семь единиц выше нормы – это приговор.

* * *

Когда Лыков с термосом в виде старинного самовара вернулся в комнату, за ним потянулись и остальные. Разговор ни о чем перешел в спор о системах обучения, и Валентина оживилась.

– Все это звучные слова, – сказала она Прокешу, – а как быть с людьми? Утром я разговаривала с сестрой Арама, так она места себе не находит из-за того, что собирались в одну школу, а попали в другую.

«Ясно, как меня нашла, – сообразил я. – Кнарик разболтала».

Валентину было не узнать. Она стала вроде выше, стройнее, но и суше. В голосе появилась сила, убежденность, но мне показалось, что она не считается с доводами собеседника.