Дерево желаний - [4]

Нередко Бонго приносила Самар гостинцы, которые находила во время своих ежедневных странствий. Жетон из игрового автомата. Золотистую ленту для волос. Крышечку от бутылки корневого пива.

Вороны славятся тем, что делятся своими находками с людьми, которые им симпатичны. Бонго хранит в моем дупле запас безделушек (опоссумы любезно ей это разрешают). «Никогда не знаешь, кого придется подкупить», – приговаривает она.

Но подарки для Самар – это не взятки. С вороньей точки зрения, они означают: «Я рада, что мы друзья».

Если бы это была сказка, я бы добавил, что в Самар было что-то волшебное, что она завораживала зверей. Животные обычно неохотно вылезают из своих гнезд и укрытий. Они боятся людей, и не зря.

Но это не сказка, и колдовство тут ни при чем.

Животные сражаются за средства существования, в точности как люди. Они едят друг друга. Они бьются за господство. Они способны на плохие поступки.

Природа не всегда великодушна, справедлива или добра.

Но порой случаются неожиданности. И каждую весеннюю ночь Самар напоминала мне о том, что в молчании есть красота, а в смирении – грация.

9

Недавно Самар опять навестила меня. Было два часа ночи. Поздно, даже для нее.

Было видно, что она плакала. Щеки ее были влажными.

Она прислонилась ко мне, и ее слезы опалили мою кору, словно оставив на ней маленькие ожоги.

В руке она держала кусочек ткани. Розовой, в мелкую крапинку. На ней было что-то написано.

Желание! Первое за много месяцев.

Меня не удивило, что Самар знала об этой традиции. Как-никак, я – местная знаменитость.

Самар протянула руку, осторожно наклонила мою самую низкую ветвь и слабым узлом привязала к ней кусок материи. Она прошептала свое желание:

– Хочу, чтобы у меня был друг.

Девочка взглянула на зеленый дом. За занавеской на втором этаже шевельнулась чья-то тень.

И Самар вновь скрылась в своем синем домишке.

10

Если стоять без движения два века подряд, пока жизнь вихрем проносится мимо, много чего может произойти.

На мою долю выпало много хорошего. Под сенью моей листвы устраивались пикники и делались предложения руки и сердца. Под моими ветвями давались клятвы, исцелялись сердца. «Сони» спали, мечтатели грезили. Я наблюдал, как люди пробуют карабкаться по моим ветвям, как плетут друг другу под моей раскидистой листвой разные небылицы.

И смех! Всегда смех!

Но случалось и плохое. Я понял, что все, что можно сделать в таких случаях, это всегда оставаться на высоте и смотреть в глубину.

Меня рубили, резали, использовали в качестве мишени.

Меня морили жаждой, у меня спиливали ветки, сдували с меня пылинки, игнорировали и бросали на произвол судьбы. В меня била молния, по мне колотил град.

Мне угрожали топоры, пилы, болезни и насекомые.

Я сносил острые когти белок и мучительную долбежку дятлов. На меня залезали коты, меня помечали собаки.

Боль и страдания знакомы мне не хуже, чем всем остальным. В прошлом году на меня напали паразиты, которые сводили меня с ума. Пузырчатость листьев, плесневой налет, грибковое заражение, ожог листьев – все это я уже проходил.

И все же кое в чем деревьям повезло больше, чем людям. В каждый отдельный момент времени живым является только один процент взрослого дерева. По большей части я состою из клеток древесины, которые, строго говоря, уже умерли. Поэтому во многом я сильнее вас.

Ну так вот. Я многое повидал. И кто знает? Возможно, мне еще многое суждено увидеть. Я могу дожить до трехсот лет, даже до пятисот. Красные дубы – долгожители, особенно по сравнению с более нежными деревьями: черной ивой, хурмой, яблоней и багряником.

И все же через несколько дней после того, как Самар со слезами на глазах доверила мне свое заветное желание, случилось то, что заставило меня задуматься: а не перевидал ли я слишком многое?

11

Стояло раннее утро, и я ждал, когда потеплеет. Неподалеку, возле стоп-знака, топтался долговязый паренек.

Он смотрел себе под ноги и горбился, как ковыль на ветру. В его правой руке что-то блестело. Наверное, какой-то инструмент или шариковая ручка.

Паренек слегка улыбался, будто своей собственной шутке, шутке, которая, возможно, была понятна ему одному.

Мимо меня все время проходят разные люди – погрузившиеся в свои мысли, разговаривающие сами с собой, широко улыбающиеся, хмурящиеся… Ничего необычного в поведении мальчика не было.

Я беседовал с Бонго, которая только что напомнила мне, что я стал старше. На одно кольцо. У меня их теперь двести шестнадцать.

– Как странно! – ответил я. – Еще один день растения! А я все еще чувствую себя саженцем!

– Больше ста пятидесяти тебе не дашь, – улыбнулась Бонго. – Ты самое привлекательное дерево в нашем квартале!

– Что-то я совсем… – я сделал театральную паузу, – обветшал.

Бонго, которая сидела на самой нижней ветви, вздохнула. Вороний вздох ни с чем не перепутаешь: он похож на стон крошечного ворчливого старичка.

– Древесный юмор, – объяснил я на случай, если Бонго не оценила шутку, хотя она, конечно, все поняла. От Бонго ничего не ускользает. – Ну, ветвей-то у меня поприбавилось. Я все еще расту.

– Красный, ты серьезно? – Бонго потянулась, любуясь своими иссиня-черными лоснящимися крыльями. – Ничего посмешнее не придумал?