Дерево уккал - [5]

– Догонят, не боись. С бунтом на Волге как управятся, так сразу и сюда порядки наводить двинутся – сибирцев отделают, а там и про воровских обязательно вспомнят. Вот грамота с помилованием и пригодится. Дело же у меня тайное, разглашать каждому встречному да поперечному не стану. Скажу только, что идти надо далеко за Камень, туда, куда русский человек, а может и никакой человек еще не ступал.

Григорий очень удивился, когда после его слов Ермак, схватившись за живот, ни с того ни с сего разразился громогласным хохотом. Сурового атамана трясло так, что он чуть было не свалился с лавки. Что-то сообразив, скалить зубы начали и остальные казаки.

– Разве я похож на скомороха? – грек вперил во все еще отфыркивающегося Ермака острый, как осиное жало, взгляд.

– В том-то и дело, что не похож, а насмешил все же знатно. Впрочем, довольно, – атаман потянулся за водкой, чтобы заново наполнить расплескавшуюся кружку. – Не время нынче о делах. Все пьют, и ты пей. Отдохни, в общем, с дороги. А утром и потолкуем. Утро вечера мудреней.

Непонимание на лице грека сменилось гневом.

– Ты, кажется, не понял, атаман. У меня с собой бумага с личной печатью государя. Так что, если сказано набирать охочих людей за Камень, значит, они будут набраны. Потому не налегал бы ты, уважаемый, на оковитую, да казачков не спаивал. Пьяная ватага против татар не стоит ни гроша. Пьяница – живой мертвец, низложен без меча и убит без врагов. Магометане капли в рот не берут, потому и дерутся как львы. Да и на сообразительность, я смотрю, у вас зелено-вино повлияло слегка.

– Ого, да ты сам, небось, татарин, а не хрестьянин! Слыхал такое – не пьют только на небеси, а на Святой Руси – кому не поднеси?

За столом снова грянул дружный хохот. Кто-то, из не в меру разошедшихся, заорал:

– Наш отец Демьян и в великую пятницу пьян! – что вызвало очередной приступ громогласного смеха.

– Мразь, – подумал Григорий, но вслух не сказал. Он только мельком взглянул на свой мешок и снова перевел взор на атамана. – Вы, казаки, все за вольности ратуете и государя поносите почем зря, а сами в царевом кабаке водку хлещете да его же казну тем самым наполняете. Странные люди, ей-богу. Как еретики латиняне себя ведете – это у них десяток кабаков на одну улицу.

– Ну, ты брат, загнул, – удивился Ермак. – Мы в Бога в нашего православного веруем, – тут он перекрестился, а за ним и весь стол. – Не знаю, чего вы там в Москве успели выдумать, да только тут у нас на краю света без доброй самогонки никак.

Кто-то рядом опрокинул в себя полную кружку, занюхал рукавом кафтана и издал из утробы столь отвратительный звук, что из последних сил сохранявший выдержку Григорий сжал кулаки так, что костяшки на пальцах аж побелели.

– Да не кипятись ты так, – примирительно начал атаман, – этих самых магометан, которые, как ты говоришь, капли в рот не берут, давеча побили мы изрядно, так что можем и отпраздновать. Кабы не мы, так и тут было б то же, что в Соли Камской – город Алей бы спалил, а народ вырезал. А так видишь, все цело-целехонько. Вот и не лезь в бочку, а радуйся вместе с нами. Добро? Ну на том и порешили. Только, понимаешь, не хватает душе чего-то. Вино пили, песни пели… а, ну да, какой же праздник без хорошей драки?

Ермак встал, разминая кулачищи, каждый размером с кувалду. В кабаке снова воцарилась тишина. Встал и грек. Будучи и сам не мелкого телосложения, рядом с огромным казаком, он казался просто карликом, пародией на человека.

– Так что, сдюжишь ли пьяного казака? Не опозоришься?

Может Ермак надеялся, что у Григория задрожат поджилки, но тот выглядел весьма уверенно или мастерски не подавал виду, что волнуется. Внезапно грек ощутил чью-то тяжелую руку на своем плече. Резкий поворот. Пред ним стоял, слегка покачиваясь, жилистый казак с массивным золотым кольцом в ухе.

– Ты, Ерема, слишком церемонишься, – с трудом выговорил он сложное слово заплетающимся языком. – Слушай, – обратился пьяный малый уже к Григорию, – что-то морда твоя мне больно знакома.

Казак подался назад, и, так же покачиваясь, стал пристально разглядывать грека, отчаянно пытаясь сфокусировать мутный взгляд. Вдруг его глаза превратились в блюдца.

– Узнал я тебя, пес! – стал он тыкать пальцем прямо в грека. – Это ведь ты, скобленое рыло, нас с Барбошей схватить и под суд отдать пытался! И за что? За то, что мы ногайцев побили, южные границы от набега уберегли? Вот она, царева благодарность!

Несмотря на то что казак был мертвецки пьян, он выхватил неизвестно откуда взявшуюся саблю и бросился на Григория. Тот, однако, успел одним движением отодвинуть свой мешок глубже под стол, а другим, ловко подхватив незадачливого буяна, отправить его прямиком на кувшины с горячительными напитками, коих на столе было превеликое множество. Раздался звон бьющейся посуды. Казак замер на столе в луже, так любимой им, огненной жидкости. Видимо, ударился головой и потерял сознание.

– М-да, – только и процедил Ермак, – и действительно, пьяного побил. Все, завтра потолкуем. Нынче охоты нет.

Он оценивающе посмотрел на причиненный ущерб и неодобрительно покачал головой: