Дерево с глубокими корнями: корейская литература - [11]
Собрав последние силы, он скомандовал:
— Стреляют к юго-востоку от нас. Спускаясь с горы, забери влево от обрыва и иди прямо.
Еле двигая отяжелевшей рукой, капитан незаметно вынул из кобуры пистолет.
В этот самый миг раздался странный звук, совсем не похожий на артиллерийский залп. Капитан замер и прислушался.
— Что это за звук?
— Какой звук, капитан? — подняв голову, прислушался и рядовой.
— Уже не слышно…
Вскоре ветер снова донес тот же самый звук.
— Вот, этот! Ты лежишь головой в ту сторону, откуда он доносится.
Но рядовой ничего не услышал, как ни старался.
— Похоже на собачий лай…
Рядовой пересилил усталость и снова сел. Потом пополз на коленях в сторону, откуда, по словам капитана, доносился лай. Если слышен лай, значит, где-то неподалеку жилье.
— За той горой будет дом!
Но рядовой по-прежнему ничего не слышал. Разочарованный, он вернулся на прежнее место.
Капитану хотелось дать ему надежду, что, раз где-то неподалеку есть люди, то они еще могут спастись. Но воли к жизни у него и самого почти не осталось.
Растянувшись на земле, рядовой пробормотал:
— Завтра наверняка налетит еще тьма ворон. Может, последнюю ночь глаза мои на месте…
Не успел он договорить, как услышал рядом с собой звук выстрела.
Обернувшись в изумлении, он увидел, как капитан стоит, направив на него пистолет. Капитан тихо и отчетливо сказал:
— Подставляй спину!
Рядовой, не понимая, что происходит, таращился на капитана. Но ему ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться.
— Пошел!
Рядовой почувствовал за правым ухом холодное прикосновение ствола.
Так они преодолели гору и вошли в темный лес.
— Стой! — капитан весь обратился в слух. — Напра-во!
Они прошли немного, и капитан снова остановил подчиненного. Прислушавшись, он скомандовал:
— Вперед марш!
И вот так, следуя указаниям капитана, они постепенно продвигались вглубь леса. Все это время рядовой Ким шел, выбиваясь из последних сил, но лая так ни разу и не слышал. Может, у капитана, который вот-вот умрет, помутился рассудок? Но если он умирает, зачем обрекать обоих на гибель в этом лесу? И хотя он сутки безропотно сносил все тяготы, неся на себе капитана в одиночку, сейчас его неожиданно охватила злоба.
Но выбора у него не было. Дуло пистолета, по-прежнему касаясь его головы за правым ухом, вынуждало идти дальше. Еле ковыляя и то и дело спотыкаясь, он постепенно продвигался вперед.
Через некоторое время спутники оказались у подножья горы.
— Поверни направо! Теперь прямо!
И только теперь рядовой начал различать какие-то звуки. Чем дольше они шли, тем звук становился громче и отчетливей, и скоро рядовой тоже услышал собачий лай. Но он никак не мог определить, насколько далеко от жилища они находятся.
Горло испепеляла жажда, он едва переставлял ноги. Казалось, он вот-вот упадет и больше никогда не поднимется. Но капитан еще сильнее прижал ствол к затылку рядового, и тому оставалось лишь ковылять дальше.
В кромешной тьме ничего нельзя было различить. Рядовой даже не видел, куда он ступает. Вдруг в густой мгле проявились слабые очертания небольшого крестьянского дома. Перед домом стоял человек, а рядом — лаяла собака. В тот же миг пистолет перестал давить ему в затылок, а тело капитана тяжело обмякло.
Ку Хёсо
Мешки с солью
Перевод Татьяны Акимовой
«Кьеркегор. „Страх и трепет“. Перевод Мунэтака Иидзима. Издательство „Хакусуйся“» — эта книга, изданная на японском языке, оказывается, принадлежала моей матери. Я уже не мог спросить у двоюродного брата, действительно ли мать читала эту книгу, — я нашел ее на третий день после его смерти среди других вещей. Не знаю, смог бы я расспросить его про эту книгу, если бы нашел ее на три дня раньше.
Вряд ли. Даже получив книгу из его рук, я точно так же, как и найдя ее на полке, рассеянно разглядывал бы обложку, потеряв дар речи. Никакие пояснения мне бы не помогли. Получается, необразованная мать читала Кьеркегора, да еще на японском языке!
Незадолго до этого двоюродный брат рассказывал мне о матери, но ни слова не сказал о том, что она читала Кьеркегора.
На полке стояло еще несколько книг матери. «Сон в храме на Золотой горе», «История любви Кан Мёнхва», «Сказание о Ким Инхян», «Осенняя луна на озере Дунтин», «Сон в красном тереме»… Но эти книги не вызывали особого удивления. Это были романы, к тому же все на корейском. Мать никогда не училась в школе, но могла довольно свободно читать и писать. Правда, она была слаба в орфографии и путала, когда нужно писать слитно, а когда раздельно, потому что училась грамоте лет в двадцать-тридцать. Когда я служил в армии, мать как-то написала мне: «Инхо, я при берегу тебе еду». Увидев это письмо, командир взвода спросил: «По какому берегу она едет? От нас тут море далеко». Но я тогда уже привык к ее ошибкам и прекрасно понимал все, что она писала.
Книга Кьеркегора была для меня неожиданностью. Я сам читал «Страх и трепет» года в двадцать два. Эта книга и сейчас стоит где-то в углу моего письменного стола. Помню, я с трудом понимал, о чем там было написано.
Почему именно Кьеркегор? Неужели она могла его понять? Отдельные места были подчеркнуты карандашом. Иногда даже встречались короткие пометки. Несомненно, это был почерк матери. Но, не зная японского, я мог лишь сопоставить отмеченные строки с соответствующими местами из своей старой книги, которую читал по-корейски. К моему удивлению, места, подчеркнутые матерью, довольно часто совпадали с теми, что подчеркнул я.
