Дерево растёт в Бруклине - [135]

– Еще какие они реальные – скандалят, орут друг на друга очень даже реально и живут в бедности и в грязи тоже реально.

– Знаешь, есть что-то нереальное в их бедности и в скандалах. Как будто на самом деле они ничего не чувствуют. Как будто все происходит с ними во сне.

– Бруклин – самый обычный город, как все другие города, – решительно возразил Нили. – Особенный он только в твоем воображении. Но это не беда, воображай на здоровье что хочешь, если тебе так больше нравится, – великодушно разрешил Нили.

Нили! В нем так много от мамы и так много от папы, оба передали Нили то лучшее, что было в них. Фрэнси любила брата. Ей захотелось обнять его и поцеловать. Но в этом он похож на маму. Он ненавидит, когда люди выставляют чувства напоказ. Если Фрэнси потянется к нему, чтобы поцеловать, он рассердится и оттолкнет ее. Поэтому она просто протянула ему руку:

– Счастливого Нового года, Нили!

– И тебе тоже, сестра.

Они обменялись торжественным рукопожатием.

47

На короткое время рождественских праздников Ноланы словно вернулись в былые времена. Но после Нового года опять закрутилась другая жизнь, та жизнь, точкой отсчета которой стала смерть Джонни.

Во-первых, уроки музыки прекратились. Фрэнси не занималась много месяцев. А Нили играл на пианино по вечерам в соседних мороженицах и кафе. Ему прекрасно удавался регтайм, и он на глазах становился джазовым асом. Он умел заставить пианино говорить – так отзывались о его игре люди, и он пользовался большим успехом. Играл он за газировку, которую ему наливали бесплатно. Иногда Шифли платил ему доллар – если по субботам Нили играл весь вечер. Фрэнси все это не нравилось, и она решила поговорить с мамой.

– Я бы не позволяла ему играть, мама, – сказала она.

– Но какой от этого вред?

– Ты же не хочешь, чтобы у него выработалась привычка играть за бесплатную выпивку, как у… – Фрэнси осеклась, не договорив.

– Как у папы? Нет, с ним этого не случится. Твой отец никогда не пел песен, которые любил, ни «Энни Лори», ни «Последнюю розу лета». Он пел только то, что ему заказывали: «Милашку Аделину» или там «У Мельничного ручья». Нили совсем другой. Он всегда играет то, что хочет сам, и ему дела нет, нравится это людям или нет.

– Ты хочешь сказать, что папа был просто лабух, а Нили – артист?

– Ну… в общем, да, – сказала Кэти с вызовом.

– Мне кажется, материнская любовь заводит тебя далековато.

Кэти нахмурилась, и Фрэнси не стала продолжать разговор.

Читать Библию и Шекспира тоже прекратили, когда Нили пошел в девятый класс. Он заявил, что на уроках они и так проходят «Юлия Цезаря» и основные тексты из Библии по периодам, так что для него это уже перебор. Фрэнси отказалась от чтения по вечерам, потому что читала целыми днями на работе и глаза к вечеру уставали. Кэти не настаивала, смирившись с тем, что дети выросли и теперь им самим решать – читать или нет.

Фрэнси проводила вечера в одиночестве. Ноланы собирались вместе только за ужином, когда даже Лори сажали к столу на высоком стульчике. После ужина Нили уходил или гулять со своей компанией, или играть в кафе. Мама прочитывала газету и в восемь вечера укладывалась спать вместе с Лори. Кэти по-прежнему вставала в пять утра, чтобы сделать большую часть уборки, пока Фрэнси и Нили дома с Лори.

Фрэнси редко ходила в кино, потому что от мелькания кадров начиналась резь в глазах. Спектакли тоже не радовали. Почти все соседние театрики позакрывались. К тому же Фрэнси посмотрела на Бродвее Бэрримора в «Справедливости» и после этого потеряла вкус к местным театрам. Прошлой осенью она видела фильм, который ей очень понравился: «Военные невесты» с Назимовой. Она надеялась сходить на него еще раз, но прочитала в газетах, что из-за скорого вступления в войну фильм запрещен. Фрэнси любила вспоминать, как ходила в незнакомую часть Бруклина, в варьете Кейта, чтобы увидеть великую Сару Бернар в одноактной пьесе. Гениальной актрисе было уже за семьдесят, но на сцене она казалась вдвое моложе. Фрэнси не понимала французского языка, но она уловила, что сюжет вертелся вокруг ампутированной ноги актрисы. Бернар играла французского солдата, который потерял ногу на фронте. Фрэнси разобрала слово «бош», которое повторялось. Фрэнси не могла забыть огненно-рыжие волосы и золотой голос Бернар. Она хранила программку в специальной папке.

Но это были всего лишь три памятных вечера за долгие месяцы.

Весна в том году наступила рано, и теплые, душистые вечера бередили душу. Фрэнси бродила по улицам, по парку. И куда бы она ни пошла, всюду ей на глаза попадались парочки, юноши с девушками гуляли под ручку, сидели обнявшись на скамейках в парке, молча прижимались друг к другу в подъездах. У всех на свете, кроме Фрэнси, были возлюбленные. Похоже, она одна во всем Бруклине одинока.

Март 1917 года. Соседи могли говорить и думать только о неизбежной войне. В доме жила вдова, у нее был единственный сын. Мать боялась, что его заберут в армию и убьют. Она купила ему корнет и заставляла брать уроки музыки – надеялась, что его пошлют в военный оркестр, играть он будет лишь на парадах и смотрах и так избежит фронта. Своими непрерывными душераздирающими экзерсисами он почти до смерти замучил жильцов дома. Один доведенный до отчаяния сосед сказал вдове, что военные оркестры ведут полки в атаку и музыканты погибают первыми. Напуганная мать немедленно отнесла корнет в ломбард, а закладную порвала. Ужасные занятия прекратились.