Дерево Ханой - [10]

— Да ты и не мог бы… Известны и коды файлов с нашим анализом повестей. А у тебя их не было, Кев.

Рейчел подошла к нему почти вплотную.

— А если изъять файлы? Может быть, еще не поздно…

— Поздно, Рейчел. Кто-то визуально сканировал мониторы и воспроизвел файлы, не нарушив защиты от копирования. Если мы сотрем файлы, это только подольет масла в огонь.

— Хорошо, не будем паниковать. Это же просто повести, да наш занудный их анализ. Неспециалисты даже внимания не обратят.

Папа поник.

— Почему-то мне кажется, что обратят.

Еще как обратили!

Папа объяснил мне про подкрепление стереотипов и петли обратной связи. Мама выдала лекцию о том, как некоторые люди цепляются за свои фантазии и после того, как их полностью опровергнут.

Люди жутко взволновались, и очень быстро. Все принялись повторять, что фрухи бездушны, это теперь окончательно. Они холодные и бессердечные, как Спок, они непонятные и коварные, как древние ящеры, словом, все, чего я наслушался прежде, только гораздо хуже.

Одноклассники, позабывшие, что я знаком с фрухом, снова об этом вспомнили. Некоторые начали меня сторониться, другие, во главе с Луисом, принялись меня задирать. Он вдруг стал героем, потому что не захотел общаться с фрухом. Теперь Луис сочинял всякие истории про Йиналу, а когда я говорил, что он врет, мне никто не верил.

Папа опасался, что Комитет подвергнется «страукизму» — так мне послышалось, и я подумал, что это значит вытянуть человеку шею в страусиную. Но он сказал, что остракизм это вроде бойкота, только он бы предпочел, чтобы ему вытянули шею в две страусиные, лишь бы Комитет остался цел.

Однако большинство повело себя совсем не так, как он думал. Люди хотели, чтобы Комитет узнал о фрухах как можно больше — это помогло бы обороняться от них.

Говорили о том, чтобы послать за помощью. До Земли туда и обратно почти шесть месяцев; до Новой Батавии больше трех месяцев. А у нас для неотложных случаев имеется один новейший космолет. Но многие решили, что случай самый неотложный.

Некоторые считали, что толку все равно не будет. С тех пор как мы обнаружили здесь колонию фрухов, Земля продолжала колонизацию в других направлениях, а про нас словно забыли. Так что мы должны сами о себе позаботиться, а это значит — разобраться с фрухами.

Слушать все это было страшно, но я сообразил, что общего согласия нет, а потому действовать никто не будет. Но меня по-настоящему напугало то, что случилось в позднюю среду.

Я еще ни разу не слышал, чтобы они так скандалили. Я сидел у себя в комнате, заткнув уши, и все равно слышал. Папа думал, что это она сообщила коды, мама считала, что он. А потом услышал шаги в запасной спальне. Я знал, кто туда ушел.

* * *

Кое-как я дотянул до позднего воскресенья и даже умудрился сохранять спокойствие, когда мама сама отвезла меня в дом Левицки (называть ее Рейчел она мне запретила). Моросил дождик, но не настолько, чтобы помешать мне уйти в лес, когда я убедился, что мама уехала.

Йиналу принес летающий диск, совсем как те, с которыми я иногда играл. Это помогло мне на некоторое время забыть обо всем. Потом дождик опять зарядил, но не очень сильно. А к тому времени, когда он перестал, я понял, что нам необходимо поговорить.

Он, наверное, тоже понял.

— У нас нет времени, — сказал он, — указывая на заходящее солнце. — Мы не приходим сюда говорить.

— А я должен. — Как я мог объяснить? — Люди не понимают фрухов. Могут случиться плохие вещи. Ужасные вещи. Мне надо узнать больше. Ты должен помочь. Это очень важно.

Йиналу подбежал к стволу нашего дерева ханой.

— Высоко, как ты, — сказал он и полез вверх.

Почему он меня не слушал? Ну, на дереве ему некуда деться.

И я полез за ним.

Я думал, он остановится на седьмом ярусе. Но когда я добрался туда, он залез на восьмой. Он лазил теперь гораздо лучше. Я лез за ним медленно, потому что ствол все еще был мокрым.

— Хорошо? — спросил Йиналу.

— Ага. — Я взобрался на сук рядом с ним. — Йиналу, пожалуйста, давай поговорим.

— Пожалуйста, давай нет. Давай быть друзьями.

— Но почему разговор помешает этому? Объясни мне.

Он ничего не ответил. Потом сказал:

— Девять.

— А? — И тут я увидел, что он полез выше. — Эй, погоди! — После такого дождя я боялся лезть на девятый уровень.

Ствол здесь был таким тонким, что пальцы смыкались вокруг него. Йиналу полз вверх — руки, ноги, руки, ноги, — пока не добрался до девятого яруса. Он уцепился за сук, и вот тогда-то кора лопнула.

Он тяжело упал поперек веток на моем ярусе. Я рванулся к нему, но он удержался сам. Посмотрел вверх — рот у него был широко раскрыт и искривлен — и начал приподниматься.

И снова соскользнул.

Я чуть не свалился, пытаясь его ухватить, но он падал слишком быстро. Подтормаживал, цепляясь за ветки. Но, проваливаясь сквозь четвертый ярус, как-то весь обмяк, и потом я слышал только треск, а под конец — звук удара.

Я спускался как мог быстро. На втором ярусе поставил ногу на ветку, о которую он, видимо, ударился, потому что она тут же обломилась. Я хлопнулся спиной о землю и закричал от боли.

Перевернуться было очень больно, но я должен был это сделать. Он лежал совсем рядом со мной. Без сознания. Рука у него была неуклюже согнута в двух местах. Часть его головы потемнела и опухла. Но он дышал. Еле-еле.