Дерево даёт плоды - [47]

— Представь себе, этот «Цибуля» признался, что состоит в организации, которая убила твою Терезу, а Захариаш, негодяй, был мелкой рыбешкой у фашистов.

Я уже знал, что Шимон всех, кто не «наш», называл фашистами. Спросил об остальных. Шимон ответил, что их отпустят.

— Зайди ко мне сегодня вечером, ладно? Ох, зайди с женой, хоть на минутку.

— Придем, — пообещал я. — А как будет с картошкой и станками? Снарядим экспедицию?

•— Почему бы и не снарядить? Секретарь висит на телефоне и вэчэ. Так зайдешь?

— Зайду, Шимон.

— А то ты так сказал, словно не хочется.

— Это у меня голос такой, от усталости.

— Конечно, наговорился, после выступления у меня всегда горло болит. Болит у тебя горло?

— Нет, не горло. — Я хотел сказать, что не выступал, но решил не пускаться в объяснения. Он бы подумал, что я снова чего‑то стыжусь.

IX

Винтовку я положил под скамью и завернулся в одеяло, — теперь мы ехали быстро, и ветер, врываясь в щели, пронизывал насквозь. Было совсем темно, но никто не спал. Рядом со мной, накрывшись с головой пледом, покачивался Шатан, куря одну сигарету за другой, на противоположной скамье инженер Козак пытался вздремнуть, просунув руку и голову в ременную петлю, закрепленную на стойке кузова. Он смахивал на висельника. Монтер Реханек и мастер Бохенский сидели под одним одеялом, обнимая друг друга за плечи, Юрек Загайский громко зевал, положив голову на колени Валигуры. Юзефович и Кравчик из охраны ехали в кабине — была их смена. Так начиналась новая экспедиция, отправившаяся почти в том же составе, что и первая, ибо только я да Блондин, парень, разоблачивший «Цибулю», не участвовали в первой.

Мы уже миновали Силезский бассейн, а я все еще был под впечатлением ночного пейзажа, огней и зарев, подземного гула, дыма, перестука поездов. В этом краю жизнь уже била ключом, и я знал, что все в машине думают об одном и том же: идет работа, идет работа, идет работа. Когда мы въехали в Силезию, Шатан приветствовал попадавшихся навстречу шахтеров возгласом: «Бог в помощь!», махал рукой, улыбался, хотя в сумерках никто не мог различить выражения его лица. Теперь же была ночь, дорога опустела, и наш грузовик одиноко плыл в темноте. Ни поселка, ни дома. Если даже они и были, то погашенные огни не позволяли их обнаружить.

Шатан достал бутылку водки, ударил по донышку, протянул Козаку. Для сугреву.

— Документы не потеряли? — спросил он, когда я отпил несколько глотков. Они лежали у меня в ранце, завернутые в клеенку, польские и русские, с печатями и десятками подписей, много раз прочитанные, заученные наизусть. Картошка. Оборудование с разрушенных заводов для повышения уровня производства у нас, вопрос использования на западе лишних рабочих рук. Инструменты.

Картошка. Иначе не удастся снова открыть столовую. Все должны бесплатно получать раз в день горячую пищу на заводе. Картошка. Без нее не будет продукции, новых машин. Машины делают благодаря картошке и салу, порой благодаря легендам и сказкам о Лютаках, но они слишком постные, ими не накормишь людей, у которых бурчит в животе.

Машина остановилась у черной глыбы какого‑то дома.

— Дальше не поеду, — надо немного поспать, — заявил шофер. — Иначе приземлимся где‑нибудь в кювете.

Он вышел из кабины и принялся остукивать ногой скаты.

— Дом выгоревший и пустой, — сказал Шатан. — Поехали дальше, остановимся в городке.

— Нет. Не поеду, — упрямился шофер. — Мне еще жизнь не надоела.

Блондин обшарил дом, крикнул, что здесь можно переночевать. Мы взяли все одеяла, брезент и улеглись вповалку — один возле другого. Только Блондин не лег.

— Буду сторожить, — сказал. — Все может случиться. Покараулю, а вы спите.

— Не глупи, ложись.

— Я не соня. Буду караулить.

Он взял обе наши винтовки и уселся на обугленном пороге. Я уже засыпал, когда в глаза неожиданно ударил свет автомобильных фар. Машины остановились, Блондин выбежал на дорогу.

. — Кто едет?

— А ты кто такой?

— Кто едет, по — хорошему спрашиваю?

Я взял вторую винтовку и вышел вместе с Юрекоа из дома. Три грузовика с прицепами на дороге громко тарахтели. Из первого вдруг раздался пронзительный гуральский окрик.

— Переселенцы, — произнес кто‑то невидимый. — Все равно, кем бы вы ни были, не устраивайте базара. Люди едут, не мародеры.

— Валяйте! — скомандовал Блондин.

Мы вернулись в дом, но заснуть уже никто не мог. На шоссе царила тишина и потеплело, однако мы были голодные, промерзшие и томились от жажды. Блондин натаскал веток, развел костер и начал подсушивать над ним кусок хлеба.

— Мы уже по ту сторону, — прошептал он. — Только бы не отняли. Даже малость не по себе, черт побери. Одно у меня в голове не укладывается: как мог «Цибуля» пристать к тем, которые за то, чтобы эти земли отдать? Видимо, шлепнут?

« Наверное. Тех тоже, — ответил я.

— Каких «тех»? Ведь остальных отпустили.

— «Цибуля» выдал других своих дружков. Накрыли всю шайку, в том числе наверняка и убийц моей тетки. Это я имел в виду.

— О, они — сила.

— Эх ты! Какие еще «они»? — возмутился Шатан. — Повтори, дубина: «Мы — сила».

Блондин тихо рассмеялся, но повторил.

— Надо бы ехать, — забеспокоился инженер Козак. — Я могу вести машину.