Деревня Пушканы - [32]

«Не стану ждать! — решил он. — Доложу, пока все еще вместе».

И, вытянувшись, как только что шофер, Антон распахнул дверь.

— Извиняйте! Айзсарг деревни Пушканы Антон Гайгалниек. Разрешите войти! — как можно громче отрапортовал он по-военному. Помощник командира полка и Глемитис как раз помогали рижскому господину надеть пальто, Озол и Муктупавел застегивали пиджаки, управляющий Розгальской мызой и мировой судья, стоя за столом с уже пустыми рюмками, тянулись за закуской.

— Что случилось? — помощник командира полка взглянул на Глемитиса.

— Что тебе надо? — спросил старший полицейский.

— Извиняйте! — Пушкановский айзсарг, сжимая в руке антигосударственные листовки, приблизился к нему с торжественным видом. — Айзсарг Пурвиенской волости Антон Гайгалниек прошлой ночью нашел это в Пушканах, под навесом баньки Русинихи. Извлек собственноручно. И преступник известен. Факт!

— Что там такое? — Рижский господин протянул руку, растопырив, как ножницы, два длинных пальца.

— Прошу! Я сам нашел! Факт!

— Какой факт? — Рижанин как-то неестественно широко раскрыл правый глаз.

— Это у айзсарга Гайгалниека такое выражение, ну, привычка, что ли, — объяснил Глемитис. И, пробежав глазами одну из листовок, сказал: — Такие же найдены около станции.

— Против деления деревни?

— А где задержанный преступник? — сурово спросил помощник командира полка.

— Извиняйте! Он не задержан. Не было приказа. Но я знаю, где он.

— Преступника надо было арестовать на месте! — резко бросил помощник командира и повернулся к Глемитису: — Надо быстро действовать. Я позвоню. Узнайте, что, собственно, этот дурень может сказать еще.

— Господин командир! — Такой оборот событий чуть не сбил Антона с ног. — Господин командир!

— Ступай, дурень, ступай в канцелярию! — Глемитис толкнул айзсарга к боковой двери. — Я сейчас приду.

— Господа, вы к этому деревенскому патриоту, по-моему, немного несправедливы, — услышал пушкановский айзсарг, ища в сенях свою шапку; это сказал рижский господин… — При латгальской тупости так сориентироваться в ситуации! Знаете, это уже что-то. Я, если делил бы хутора, такого старательного человека имел бы в виду…

— Да чего он там сориентировался… — возразил Муктупавел.

Хозяйка прикрыла дверь, и Антон уже ничего больше не услышал. Но слова рижского господина воодушевили его.

6

На дороге, шедшей вдоль поля и мимо русской деревни, три оборванных мальчугана гоняли обруч.

Гоняли его на самом деле только двое меньших. Старший держался поодаль, то ободряя обоих пацанов, то одергивая их. Но едва в стороне Пушканов или на большаке, что в километре, или чуть севернее он замечал повозку или велосипедиста, как поворачивался к деревушке и звонко запевал «Коробочку». Он пел так громко, что с ним не мог бы потягаться даже очень голосистый мужик, и его наверняка слышно было на всех дворах русской деревни. И конечно же в смахивавшей на баньку лачуге на опушке молодняка.

Солнце клонилось к закату. В ближнем вуценском леске уже потемнели, похолодели и сонная хвойная зелень, и бурые сосновые стволы. Мальчишки продолжали гонять обруч. Только теперь оба меньших часто останавливались, не слушали старшего, было видно, что им надоело играть здесь.

Спустя полчаса из лачуги Изота выбрались двое и быстро скользнули в молодняк. Тот, что повыше, обернулся возле первых осинок и помахал мальчуганам шапкой.

— Все! — сказал парнишка. — Сбегаю к нему, а вы останьтесь! Как свистну протяжно, тогда…

— Как свистнешь протяжно… — высморкались пацаны. Но все же чувство товарищества взяло верх, и они послушались старшего.

В осиновой чаще Мишу ждали одетый по-городскому русский парень и Викентий Русин. У Викентия на плече набитый инструментом мешок с привязанными крест-накрест веревками, чтобы нести его на спине, как у отправляющегося на заработки крестьянина. На голове — солдатская фуражка старой русской армии с надломленным козырьком, какие в девятнадцатом году носили многие латгальские парни.

Викентий задумчиво, даже озабоченно смотрел на свои ободранные ботинки и слушал — вполголоса, но энергично говорившего русского парня.

— За мать не беспокойся. Она не из тех, что стонут. И я тебе как куму говорю: наши не забудут ее!

— Спасибо… — Викентий в нерешительности потоптался на месте. — Я ведь не об этом.

— Так чего же медлить? Чем быстрей скроешься, тем лучше. У тебя все собрано. Каждую минуту этот дурень может со шпиками ворваться и в нашу деревню. Думаешь, он не пронюхал, куда ты делся?

— Наверное.

— Миша!

— Да?

— Миша, тебе еще одно задание. — Русский парень, словно желая опереться на мальчика, положил ему на плечо руку. — Отведешь моего друга до болотной дороги. До бочагов, по эту сторону Большого острова. Пойдешь на некотором расстоянии впереди и будешь наблюдать за окрестностью. Если заметишь кого-нибудь поблизости, начинай насвистывать. Понял?

— Понял. — Миша повернул назад к опушке молодняка.

— Эй, куда ты?

— Фомку с Игнатом отпустить.

— Я сам им скажу. Будь здоров, Витя!

— Бывай здоров!

Листва зашевелилась, и оба путника исчезли в чаще берез и осин. Русский парень какое-то время еще постоял, затем повернулся и, раздвигая руками трескучие деревца, начал продираться туда, откуда доносился стук и звон — ребята гоняли обруч.