Деревня дураков - [15]
– Мура какая-то, – заключил Костя, полистав растрепанную книжку. – Мужик с телкой живут в соседних домах. И всю дорогу письма друг другу пишут. Будто лень дойти.
– Про любовь, значит? – оживилась Любка.
– Да не. Сплошная мозгомойня.
Глава седьмая
Про любовь
В один прекрасный день перешедшая в выпускной класс Анжелика Попова, прореживая школьную морковь, неудачно обернулась на соседнюю грядку – и третий раз за год влюбилась в своего одноклассника Пашу Матвеева.
Об этом событии тут же были оповещены две Даши и Евдокия Павловна, дергавшие ботву рядом с Анжеликой.
– Да сколько можно! – вскричали они хором.
– Ты бы лучше об экзаменах думала, – добавила директриса. – И куда потом поступать.
– А что я сделаю? – безвольно проворковала Анжелика, провожая поплывшими глазами красавца Пашу. – Он на Леонардо Ди Каприо похож.
– Почему обе Даши спокойно живут? – удивилась Евдокия. – А ты все скачешь?
– Видите, – Анжелика протянула ей испачканную землей ладонь. – У меня бугор Венеры переразвит. Это значит, мне на роду написано любить и страдать.
– Откуда ты знаешь? – уважительно заинтересовалась директриса.
– От бабы Капы книжка осталась с ятями. «Хиромантия» называется. Там все показано. И как линию жизни циркулем вымерять. И сколько мужей будет.
– Ну-ка, а у меня? – с робкой надеждой спросила бедная Дуня.
Девочка, как заправская цыганка, развернула к себе узкую кисть директрисы, насупила густые брови и, слегка косясь на соседнюю грядку, занялась чтением судьбы.
– У вас, Евдокия Павловна, по всем приметам только один должен быть муж, – наконец изрекла она. – А детей и вовсе не будет.
– Вот и неправда! – рассердилась Евдокия, выдергивая руку. – Я в том году ездила в Марьино к бабке. Она мне нагадала и ребеночка, и ухажера богатого!
– Ну, то ухажер, – примирительно сказала Анжелика. – А я про мужа.
Тем временем Паша, дойдя до конца своей грядки, прилег на кучу жухлых сорняков, картинно оперся на локоть, прикусил ровными зубами травинку и замер. Ветер шевелил светлую челку, синие глаза были ласковы и безмятежны, но взгляд из них не выходил, будто Паша смотрел не на мир вокруг, а в зеркало.
Анжелика перешагнула через две грядки и, обмирая, встала прямиком на траекторию этого невидящего взора. Сердце ее заколотилось так, что высоко в небе две сороки сбились со своего пути, возмущенно раскричались и полетели совсем в другую сторону. Пашино лицо не дрогнуло.
«Стою тут, как дура, стучу сердцем на весь мир, а ему – хоть бы хны!» – задохнулась она и решила бежать от рокового красавца без оглядки: через огороды, через поля, мимо помойки, где роется паршивая собака, по нагретому солнцем мостку – и утопиться в речке.
Правда, в Битюге не смог бы утонуть даже Минкин, которому вода доходила всего лишь до подбородка.
– Паша, – опадающим голосом позвала Анжелика, приблизившись к нему почти вплотную.
– Да? – откликнулся тот, продолжая ясно и спокойно смотреть сквозь нее.
– Может, пойдем на речку?
– Неохота.
Анжелика подождала, не молвит ли Паша еще хоть словечко, но он не одарил ее даже кивком. Осторожно она обогнула его и, зайдя за спину, пошла все быстрей и быстрей, а потом и вовсе побежала, отчаянно хлопая шлепанцами.
– Несется как полоумная! – осудили старухи, коротавшие век на бревне под яблоней.
Надутый Минкин, снова брошенный вероломными пятиклассниками, оторвался от изучения облепленного муравьями огрызка и посмотрел вслед огромному существу, прогалопировавшему мимо: нет ли в том какого интереса?
– Опять втюрилась! – определила продавщица Нинка, плевавшаяся семечками с высокого крыльца магазина. – И летит скорей растрезвонить об этом на всю округу.
Минкин понял, что речь идет о всяких скучных взрослых занятиях, и снова вернулся к своим муравьям.
Тем временем Анжелика домчалась до другого конца села, и сердце ее стало выскакивать из горла уже по причине быстрого бега, а не из-за того, что Паша Матвеев похож на Леонардо Ди Каприо.
Сложив, на всякий случай, фигу в кармане, девушка вошла в чудесный Фимин сад. В отличие от большинства женщин, живших в Митино, влюбчивая Анжелика, которую дед Ефим упорно звал Анькой, не старалась обходить это место стороной. Она тоже верила, что Фим слегка поколдовывает, но как человек любопытный и падкий на все таинственное, наоборот, не упускала случая заглянуть в сад.
– Опять Анька с Пашкой бежит! – весело крикнул Фим, сидевший к ней спиной на своем деревянном троне. – Когда уймешься?
– Что же делать, дедушка? – хныкнула Анжелика, садясь перед Фимом на мягкую траву. – Изводит он меня до сердцебиения! Смотреть не могу! Столько чувств – можно горы сдвинуть – и все зря! Я однажды в детстве тащила со зверофермы бидон с молоком, а перед самым домом растянулась – и все три литра в пыль утекли. Села и реву – так жалко! И доярку, что зря работала, и корову, что зря весь день слепней терпела, и цветы, которые зря у нее в брюхе погибли, и солнце, что с самой весны зря их растило… Вот и с Матвеевым – то же.
