Деревия. Одиссея историка Улетова - [11]

*****

— И вот мы подошли к древлянскому реваншу.

Возмужавший князь Святослав Игоревич, тот самый который отличился броском копья, взял себе в жены плененную дочь князя Мала — Малушу. Сын его Владимир, рожденный от Малуши станет князем, и это притом, что у Святослава были сотни наложниц и ни один из его отпрысков не стал государем. Таким образом, это фактически династический союз полян и древлян!

— А вот что особенно интересно — то, как правил Владимир. Ведь он не только крестил Русь, но, видимо, осуществил целый ряд реформ, причем реформ в пользу простолюдинов, то есть тех, кого потом стали презрительно называть «смерды» — изначально-то это наименование не несло негатива; свободные простые люди — вот что значило оно.

Да, Владимир, как можно полагать, частично реализовал демократические устремления древлян.

Впрочем, реформы-то стала проводить еще Ольга. Владимир подхватил это начинание. Ольга упорядочила сбор дани, устроила погосты — места, где она гостила и собирала четко установленную дань, превратившуюся скорее в налог… Ольга унифицировала племенные законы, стремилась привести их к общему знаменателю. Владимир после принятия христианства законотворчество продолжил…

— У Владимира был дядя Добрыня — личность весьма и весьма примечательная — по всей видимости, прототип былинного Добрыни Никитича из троицы известных богатырей.

Так вот, Добрыня, как можно предполагать, — брат Малуши, сын князя Мала.

С Добрыней связывают богатырские заставы — укрепление рубежей на юге, создание форпостов против набегов степняков.

В былинах Добрыня выступает рядом с крестьянским сыном Ильей Муромцем — оборонял эти богатырские заставы простой свободный люд. Владимир и Добрыня выдвигали простых людей в бояре. Летопись говорит, что за подвиг в бою, принесший победу над печенегами, Владимир возвел в мужи-бояре не только простого юношу-кожемяку, но и его отца за то, что тот воспитал сына-героя.

Ну а былина о Никите-кожемяке, его победе над змеем иллюстрирует летописное известие; в былинах воспевается и Микула Селянинович — простой пахарь и… воин.

— Эпоха Владимира — «былинное время» — не случайно было и временем Микулы Селяниновича, Ильи Муромца, «мужицкого боярства», боевых соратников Добрыни — быть может, наследников непокорных древлян.

С ними вместе Владимир и Добрыня в битвах отстаивали Русскую землю, с ними они собирались на знаменитые пиры, где праздновались победы и обсуждались государственные дела.

Да пиры, воспетые и в летописях, и в былинах — именно на них Владимир советовался с людьми, с народом. Недаром он зовется в былинах «Красно Солнышко» — какой еще правитель удостоился такого имени в памяти народной?!..

— Послы Мала, согласно летописи, говорили в Киеве, что их князья «распасли» Древлянскую землю. Сын и внук Мала Древлянского «распасли» всю Русскую державу…

*****

— Надеюсь, я не очень вас утомил и подготовил почву для ответа на ваши вопросы, — профессор Пивображенский мастерски закрутил интригу. — В общем, картина мне видится такой. Возможно, Искоростень при Владимире был какое-то время чем-то вроде второй столицы или княжеской резиденции, особенно учитывая древлянские корни князя. Это отложилось в памяти народной и через несколько столетий вплыло в былине.

— Филипп Филиппович, недаром ваш авторитет в научном мире столь высок…

— Яковцев, мой друг, давайте обойдемся без лести! Это все-таки умозрительные заключения и даже если они безупречны, с точки зрения логики… это, как говориться, вилами по воде … но, чувствую: много открытий преподнесет нам самое ближайшее будущее!

Что ж, коллеги, за это и предлагаю выпить…

Глава 6. Ой, где был я вчера — не найду, хоть убей

9

ПИИ-ИИИ-ИИТЬ!!!!!! ПИИ-ИИИ-ИИТЬ!!!!!! ПИИ-ИИИ-ИВА!!! — рвалась наружу опустошенная истерзанная душа, расшевеливая едва теплящиеся руины сознания…

Все тело сотрясала мелкая дрожь, а само оно ослабло до состояния аморфной биомассы. Во рту и горле — сухость безжизненной пустыни. Глаза затмевала белесая туманная пелена; головная боль накатывала свинцовыми волнами, то сжималось, то чуть ослабевало неведомое орудие пытки. В черепной коробке клокотал Везувий. Тот самый, что стер с лица земли Геркулан и Помпеи, а теперь видимо взявшийся испепелить мозг неизвестно в чем провинившегося смиренного м.н. с…

Ну-ка, еще раз: «ПИИ-ИИИ…»

И снова, СНОВА(!) ни звука. Как рыба об лед… Нет, скорее, задыхается несчастная выброшенная на берег рыбешка; судорожно выпучив глаза открывает рот и не может (О, УЖАС!!!) подать сигнал о помощи…

И все же… яростные отчаянные потуги возымели благотворный эффект! Легкие вобрали необычайно свежий и терпкий воздух, в голове чуть просветлело, с трудом, но приоткрылся один, затем второй орган зрения и…

ЧТО ЖЕ ЭТО?! Так опуститься! Дойти до ручки! Нет, нет — лежал я не в грязной зловонной луже. И не возле помойки. И не под забором. ОДНАКО…

Меня приютила окруженная вековым бором поляна, постелью стала душистая сочная трава…

Что же это значит?! Пикник?! Поездка на шашлыки?! А может на рыбалку?! По грибы-ягоды?! Да и какое сейчас время года?! Весна?! Лето?! Самое начало осени?!

Не меньше вопросов вызывал и мой костюм. Это был, конечно же, «новодел» — качественно состряпанная умельцами одежка древнерусского простолюдина. Итак: подпоясанная матерчатым расшитым поясом «домотканая» рубаха; скроенная из кожаных лоскутов (надо полагать, «отходов сапожной мастерской») безрукавка; латаные местами штаны и с позволения сказать портянки, а на них не то кожаные лапти, не то совсем уж коротенькие полусапожки, притороченные к ногам кожаными же завязками. На голове — войлочная (на манер колпака) шапка с полями-отворотами, за которыми сподручно держать разную мелочь. Как-то монетки, иглы…