Деревенский дурачок - [27]

— Повторяю вопрос: откуда вы узнали?

— Посмотрел по карте.

— И я по карте! — обрадовался Бертон. — Лучшего места не придумаешь: недалеко от лаосской границы, среди рисовых полей, к тому же там есть заброшенный японский аэродром.

— Его еще нужно отремонтировать и расширить, иначе наш военный самолет там не сядет.

— Отремонтируем! Главное — крупная база врагу не по зубам. Мы не дадим ему проникнуть в Лаос и постепенно уничтожим на всей территории Индокитая.

— Есть одно «но», господин Бертон.

— О чем вы?

— Еще в древности китайские военачальники предостерегали: нельзя становиться лагерем в узкой долине.

— В двадцатом веке французы плевали на их предрассудки.

— Напрасно.

— А чего бояться, скажите на милость?

— Заранее ясно, что попадешь в окружение.

— В окружение? Кто же сумеет нас окружить? Вьетнамцы? А вы их видели? Жалкие крестьяне без оружия и боеприпасов.

— Боеприпасы им доставят с севера.

— Как? На велосипедах? — полковник расхохотался, Галюша захихикал.

— Вот именно, на велосипедах.

— Что за чушь вы говорите! Конечно, место вы угадали правильно, но в остальном… Друг мой, у вас отсутствует стратегическое мышление.

— Место он угадал потому, что был там, — ввернул Галюша.

И я еще надеялся что-то изменить! Да кто станет меня слушать?! Ведь я пустое место. Бертон в лицо называет меня дураком. Я знаю будущее, ну и что с того? Знаю, но ничего не значу. Знаю себе на горе.

Париж, 1953 год (продолжение и окончание )

В деревне дурачком называют здоровенного детину, который за все берется, но, в сущности, ничего не делает. Стоит себе, рот до ушей, на берегу реки или у дороги, смотрит, сдвинув берет набекрень, как едут повозки. Простоват, но добродушен и каждому рад услужить. Время от времени изрекает глубокомысленные истины, но никто его не слушает. А ему и горя мало, хотя зачастую в его словах не меньше правды, чем в пословицах и поговорках. Дурачка не тревожит, что его мудрость никому не нужна, вот у кого следует поучиться мне, изгнаннику и чужаку, которому навязали роль не то пророка, не то шута.

Мне вспомнилась история про нищего плотника из Майена. Он зарабатывал на хлеб, сколачивая гробы. Но не мог зря расходовать доски, поскольку был беден. А ведь смерть приходит внезапно. Так вот, в первый день нового года плотник обходил деревню и поздравлял всех жителей. Те встречали его радостные и довольные, только что от праздничного стола. Однако по таинственным признакам, едва уловимым флюидам плотник безошибочно угадывал, кому суждено умереть в наступившем году. С первого взгляда узнавал обреченных. Знал, кто умрет, но хранил молчание. Просто мысленно снимал мерку с будущего покойника и не тратил понапрасну ни щепочки. О странном даре плотника узнали, когда его самого не стало, просмотрев его записи. И я возьму с него пример: буду отвечать на конкретные вопросы Галюша, а больше ни слова. Все остальное лучше держать при себе, не придавая своим знаниям особого значения и не стремясь принести пользу человечеству.

Отныне я не делился своей широкой осведомленностью, только давал по просьбе Галюша прогноз на ближайшее будущее. За последние несколько недель у меня не было ни одной галлюцинации, ничто не предвещало скорого возвращения в девяностые. Но я уже предвкушал, как пойду в архив и обнаружу в старых номерах «Фигаро» статьи, написанные, можно сказать, под мою диктовку. Ведь не приснилось же мне все это. Меня беспокоило одно: вот я живу в 1953 году, и в том же году я жил раньше; как же мне удается одновременно быть и взрослым и ребенком? Мальчик и человек средних лет, гость из будущего и абориген прошлого, что, если я встречу себя самого? Впрочем, повседневные заботы отвлекали меня от тревожных мыслей, пока наконец 3 сентября я не отправился вместе с шофером Марселем в «Трубу» за вещами Луизы. Марсель вскарабкался на седьмой этаж, а я остановился у стойки поболтать с господином Полем.

Было это около половины первого. В ресторан вошли несколько посетителей. Они громко разговаривали и смеялись. Господин Поль поспешил им навстречу, по обыкновению расхваливая дежурное блюдо. Оставшись один, я от нечего делать стал рассматривать новых гостей. В особенности мое внимание привлекла молодая женщина в ягуаровом пальто. Ее лицо показалось мне знакомым. Ей нет и тридцати, но все же странно, что я встречал ее в девяностые и теперь узнал. Я мучительно напрягал память, и вдруг меня осенило. Я оторопел. Фотографию этой женщины в ягуаровом пальто в аллее парка Монсо я видел у Марианны в альбоме. Это ее мама.

Я ослабел от волнения и едва передвигал ватные ноги. Вышел из ресторана, ни с кем не попрощавшись. Снаружи Марсель укладывал в багажник Луизины чемоданы. «Мадемуазель сейчас придет», — сказал он. «Отвезите ее сами, Марсель, придумайте что-нибудь, скажите ей… Ну, что угодно. Я страшно тороплюсь. Буду позже». Я свернул за угол и притаился, словно охотник, подстерегающий зверя.

Родители Марианны вышли из ресторана около двух часов дня. Я никогда не видел ее отца, ныне изящного молодого человека. Он вскоре погиб в автокатастрофе: его «студебекер» съехал с шоссе в кювет и налетел на платан. С ним под руку шла его жена, Маргарита. Я не боялся, что она меня узнает, ведь до нашей встречи еще далеко. Как же они с Марианной похожи! Тот же смех, та же походка, та же точеная фигура. Я знал, какие несчастья ожидают их в будущем, и огорчался до слез, глядя на беспечные, радостные лица. Чтобы не сойти с ума, нужно сосредоточиться на настоящем, но где оно, настоящее? Их подстерегает смерть, а они счастливы и только что плотно поели. Впрочем, я увлекся слежкой, и гробовые видения отступили. Маргарита и ее муж сели в машину. В погоне за родителями моей суженой я поймал такси. Похожие такси в Лондоне: красные с черным, просторные, удобные, с откидными сиденьями и стеклянной перегородкой между кабиной водителя и салоном.