Деревенские святцы - [122]

Сыра, обжигающа стужа. Непромерзшая, сквозь снег дышит земля. В поволоке седой хмари окрестности.

Чу! Заливается колокольчик. Почта, что ли? Уступи, сворачивай к обочине: почтовая гоньба не терпит задержек.

Пропустил обоз тройку с колокольцами под дугой, разминается со встречным обозом.

— Здорово живете, братцы! Откуда путь торим?

— Здорово, мужики! Мы из Кеми в Кубенское, с сельдью. А вы?

— В Красавине, ко Грибанову с куделью.

Возили с Белого моря селедку — в коптильни села Кубенского, как отовсюду поступал лен на Грибановскую фабрику под Великим Устюгом.

В бахроме инея березы: повеленьем Екатерины II они высажены вдоль трактов. Куржавеет шерсть лошадей, ноздри закупоривают ледышки. Стужа, что ли, прижала бы шибче, и убрала излишек влажности, — скорей полегчает.

8 декабря — Клим, Климентьев день.

Сдается, устные календари учли пожелания ямщиков: «Клим — клин клином зима вышибает, у мужика морозом слезу гонит». В пути холод нипочем: «Мороз — сорок пудов не воз»!

9 декабря — Юрьев день, Егорий-с-мостом (в знак упрочения льда). В устных календарях — Юрий холодный.

Дата духовных святцев запечатлела освящение первого на Руси Георгиевского храма в Киеве на Златых Вратах (XI век).

Святцы деревенские запечатлели событие, переломное для ряда поколений.

Земледелец Древней Руси мог вести хозяйство самостоятельно, причем с применением наемной силы; мог наниматься в работники, хотя бы к соседу, если не к дворянину-вотчиннику, и мог запродаться с семьей в кабальные холопы. Переход — где выгоднее, где больше платят — осуществлялся в конце сельскохозяйственного года. При приеме на оседлость работнику выделялись пашня, скот, постройки, орудия труда. По закону и обычаю, крестьянин, пожелавший сменить владельца, обязывался его предупредить о решении к Михайлову дню, внести за пользование домом, лошадью и так далее «пожилое» (рубль с алтыном); наниматель не должен был его задерживать дольше недели после Юрьего дня.

Земля — Божья, волен в ней едино государь.

Во временную и постоянную собственность пахотные, сенокосные, рыбные и другие угодья Москвой жаловались служилому чину, монастырям и в целом церкви: тем, кто ограждал державу от посягательств внешних врагов, кто молитвой и проповедью сплачивал народ вокруг престола.

Дворянин выслуживал землю ранами и кровью, тяготами походов. Добро, когда пришел с войны с добычей. Но война проиграна? Впадали семьи в нищету, «шатались меж двор», по выражению современников.

Обычай Юрьева дня издавна нарушался. Платить нечем, все равно помещик не отпускал мужиков, вымогая записаться в кабалу. Василий IV Шуйский с боярами в 1607 году издал указ о закреплении крестьян за владельцами земель сроком на 15 лет, а выяснилось — «на вечные времена».

Голытьба, у кого ни кола, ни двора, и зажиточные, сами державшие на подворьях холопов крестьяне очутились в цепях рабства или под угрозой порабощения:

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»

Знатоки крестьянского быта Севера в конце XIX века утверждали: потомки крепостных и вольных земледельцев отличаются между собою, словно люди разных наций. Рабство унижало и растлевало, калеча души. Обитатели бывших помещичьих волостей, подчеркивалось в исследованиях, низкорослы, слабосильны, хозяйствуют спустя рукава, в слове нетверды, избы их тонут в грязи, крыты соломой, у деревень вид удручающий…

Напротив, крестьяне, не испытавшие крепостной зависимости, наоборот, предприимчивы, физически крепки, строения в деревнях добротны, церкви богато украшены. Исстари сложилось у хлеборобов черносошных: уплатил подати — и никого над тобой, кроме государя. До царя, однако, далеко, на ниве и в избе ты сам себе государь.

Словом, у свободного крестьянства свои были преимущества. Даже по сравнению с дворянами, для которых служба — за поместья, за владение крепостными — долго была обязательною.

Историкам-краеведам, наверное, известно, как дворянин-однодворец, проживавший рядом с нашей Городищенской округой, добивался в ХУШ веке перевода его в крестьянское сословие.

Случай не первый. Вблизи райцентра Нюксеница расположено древнее поселение, по-старинному Дмитриев Наволок. Судя по документам, здесь в ХУП веке крестьянствовал Ерофей Святитский (кстати, на правобережье Сухоны течет такая речка Святица, с мельницей у деревни Быково). Семья редко видела его дома. Святитский объявлялся то в Соли Вычегодской, то в заполярной Мангазее, куда холмогорцы, пинежане, тотьмичи, устюжане, как бы продлевая охотничьи путики, хаживали промышлять соболя.

Затем Ерофей обнаружился в Восточной Сибири, именуясь по архивным бумагам уже Хабаровым. Хлебопашествовал, основывал на Лене солеварни, мельницы. Кругом свои, северяне, народ хваткий, приемистый — с ними и ладить заединщину!

Почему забирались в экую-то даль? «Рыба ищет, где глубже, человек, где лучше». Крепостничество шире охватывало Вологодчину. Дотоле не знававшие помещиков деревни Бохтюги, Кубены, вплоть до озера Воже, не говоря об Обноре, Грязовце, оказались во владении дворян. Отток населения с Сухоны, с посадов Великого Устюга принял угрожающие размеры. Бежали в Поморье, за Урал. Гнал страх. Страх перед надвигающейся из центра Руси неволей: пустели поселения, забрасывались пашни — подати стало платить некому.