Депутатский запрос - [4]

Василий домашним голосом произнес:

— Дед Щукарь дал товарищу Давыдову отлуп…

Выдержав приличествующую случаю паузу, Лида поднялась с кресла, сделала два шага к телевизору и повернула рычажок громкости до упора — девица онемела и удалилась, — другой рукой она нажала кнопку торшера, и в комнате разлился мягкий розоватый свет.

— А товарищ Давыдов что?

— Он, Лидунь, проигнорировал критику. А потом позвал Щукаря в кабинет и сказал…

Василий начал усиленно тереть лоб, ладонью прикрывая губы, уже потянувшиеся в улыбке.

— Ты перестанешь тянуть кота за хвост? Нашел удовольствие — остроумие свое на жене испытывать.

— Сказал, что в опеке Васьки Глыбина он не нуждается и если пророк из народа от него не отвяжется, то…

Принявшая было шутливый тон мужа и подыгравшая ему Лида уловила умышленную наигранность в его голосе, отчего шутка грозила перейти в шутовство, а неестественность, в какой бы дозе она ни присутствовала, более всего ранила Лиду.

— По-человечески ты можешь говорить? — спросила она, нахмурясь. — Третий час тебя корежит, а ты молчишь или шута разыгрываешь. Вась, говори, как было, все ведь вижу.

Взглядом, в котором затаенно билось что-то тревожное, он выплеснул всю свою признательность жене за то, что она так близко принимает и разделяет его переживания.

— Сядь, Лидунь. Вот сюда, рядом. Ты ж понимаешь, мне теперь не переделаться, я такой до конца. Ты устала от моих… чудачеств. Глыбина считают чудаком, вот что обидно. Какую правду ни скажи, пусть она тебя хоть по сердцу режет, все равно — смешочки, улыбочки… Как же: Глыбин потешает. Не собирался я выступать, ни вчера, ни позавчера, ехал с пустой головой. А перед заседанием меня и стукнули по пустой моей башке. Агроном из управления говорит: «Исполком заседал, снимают вашего Князя». Ну я и завертелся. Туда-сюда, у одного-другого спросил — все правильно: с директоров снять. Стремутка на исполкоме сказал: «Устали мы, товарищ Князев, разбирать жалобы на вас…» Какие жалобы на Федора пишут, ты знаешь. От одних начетов без штанов останешься. Федя из своего кармана платить не устал, а Петр Иванович от разбирательств устал. Ну вот… Чего дальше говорить?

— Значит, Петька сказал, что в нас больше не нуждается? — спросила Лида странно спокойным, не идущим к мужниной взволнованности тоном.

— Не в нас — во мне не нуждается.

— Что ты, что мы — это все одно. — Не поворачиваясь, она нашла его руку, погладила «страдательный» палец. — Только не знаю я, Вась, надо ли было тебе за Федора вступаться.

3

Лидия Ивановна Глыбина работала почтальоном. Это была последняя «должность», которая оставалась ей в своем Бугрове.

В Вязники — четыре километра — она ходила обычно пешком, обратно же, с полной сумкой газет и журналов, возвращалась рейсовым автобусом. Автобус был совхозный, курсировал он регулярно, два раза в день по кольцу. Грунтовую дорогу машины быстро разбивали, но ее постоянно подсыпали, весной и осенью ровняли бульдозером, и дорога держалась. С кольца, так называли дорогу, и начался, по существу, совхоз «Вязниковский».

До семидесятого года Бугрово, как и другие малые деревни, многократно перекидывали из хозяйства в хозяйство: то укрупняли и разукрупняли колхозы, то один за другим присоединяли к совхозу, совхоз тоже и делили, и объединяли, пока наконец не прислали в Вязники нового директора, который якобы сказал так: «Поэкспериментировали — и хватит, надо начинать жить». Начал он с того, что нанял автоколонну, прибавил к ней всю совхозную технику и бросил на отсыпку кольца. Потом в каждой деревне отобрал по добросовестному мужику, дал каждому коня с телегой да по совковой лопате и назначил дорожными мастерами. С этого и пошла путевая жизнь в совхозе, а для директора — не прекращающаяся много лет, как он сам говорит, оборонительная война с объединенными силами местных демагогов и приезжих ревизоров, которая в октябре 1984 года кончилась для него полным поражением. Последний удар директору нанес Петр Иванович Стремутка, родной Лидин брат. А директор — это Федор Семенович Князев, уроженец Бугрова, одногодок и одноклассник Лидии и Василия Глыбиных.

Первосентябрьское утро сорок восьмого года выдалось теплое, с чистым голубым небом и ясным солнцем. Желтизна чуть-чуть тронула березы, а клены и осины стояли зеленые, и весь лес был еще по-летнему свеж и весел, только птицы уже не пели в нем. Впрочем, никто из ребячьей ватаги, высыпавшей к восьми часам на околицу Бугрова, не обращал внимания на безмолвный лес, ватага сама походила на звонкоголосую птичью стаю, собравшуюся к отлету в дальние края. Наталия Алексеевна Стремутка так и сказала малышам:

— Вот и полетели вы в дальнюю дорожку. Куда она вас поведет? Если б знать…

Наталия Алексеевна была фельдшером в Вязниковской больнице, каждый день бегала туда на работу, а сегодня к тому же вела в первый класс свою дочку Лидочку и соседских парнишек Васятку Глыбина и Федьку Князева. Она и попросила учительницу Варвару Петровну посадить бугровских первоклашек за один стол. Парт в ту пору на всех не хватало, в первом классе стояли низенькие некрашеные столы с такими же скамейками. Варвара Петровна посадила их за первый стол, девочку посередине, мальчиков по краям, и сказала, что делает это умышленно, потому что все мальчики — непоседы и шалуны, их надо сдерживать, и Лидочка окажет на них благотворное влияние. Наталия Алексеевна осталась довольной и, наказав малышам быть послушными и старательными, убежала на работу.