Департамент налоговой полиции - [67]

Но то ли в этом уже не было необходимости, то ли Козельский предполагал о возможном подключении к телефону Варахи, но заглянувшему Моржаретову Григорий отрицательно и виновато помотал головой — ничего.

Это скорее всего означало, что где-то был допущен прокол и Вараху начали выводить из игры. Но только станут выводить или решатся убрать? Насколько глубоко они допустили к себе оперативника? Вроде ничего особого не было — только две встречи, и то с разными людьми. А если прокололись сами связники? Нет-нет, на это списывать легче всего. Вон Василий Васильевич не смог появиться — и тут же приехал другой. Из-за связников оперативника они терять не станут. Тогда что еще? Проверяют реакцию? Но зачем? Никакого смысла. Разрывают отношения? Но тогда зачем их было завязывать?

Предполагать можно было все что угодно, но в сложившейся ситуации сделать нужно было единственное — оградить Вараху от случайностей. Взять под негласный контроль. Его самого и его семью. До прояснения ситуации.

— Побудешь под нашим наблюдением, — еказал Григорию свое решение полковник, когда ожидание звонка потеряло всякий смысл.

— Значит, где-то прокололись, — с сожалением согласился на неприятнейший для себя итог Григорий.

На миг предположил: а что было бы, не признайся он Моржаретову о первой встрече в гостинице? Теперь же, если его раскрутили коммерсанты, остается только надеяться, что его просто оставят в покое. А если не оставят…

— Может быть, — не стал отрицать предположение Варахи полковник. — Предупреди жену и сына о некоторой осторожности. В этом деле лучше перестраховаться, — тут же успокоил. — Ну, до завтра.

Пожав и даже для бодрости встряхнув руку подполковника, Моржаретов поднялся к себе в кабинет. Оглядел разложенные по стопочкам и папкам бумаги. Можно ли будет дождаться когда-нибудь момента, когда стол окажется чист? Наверное, подобное возможно в том случае, если занимаешься каким-то одним делом. А когда их — от нефти до подстраховки собственных сотрудников, а в промежутке — банковские операции, посредническая деятельность, специальные расследования, розыск, валютное законодательство, страховые компании — словом, все, чем наградил нас рынок и что легло на плечи оперативного управления!

Набрал номер Глебыча. Тот, на удивление, оказался на месте.

— Ну что?

Интересовал и связывал их на данный момент лишь Соломатин.

— А как насчет освободить из-под стражи?

— «Мера пресечения отменяется, когда в ней отпадает дальнейшая необходимость, или изменяется на более мягкую, когда это вызывается обстоятельствами дела», — зачитал на память Глебов статью из Уголовно-процессуального кодекса.

— Бюрократ ты, — дал оценку своему другу Моржаретов.

— От такого же слышу. Как медичка и поясничка?

— В рифму. Скоро Маяковским станешь.

— Да не о том речь.

— А я — о том. А ежели ты про курс лечения, то мне бы найти врача, который освобождает шею от всяких вводных.

— Э-э, брат, тут тебе нужно к Михаилу Ножкину. Помнишь у него: «А на кладбище все спокойненько…» Или в крайнем случае возвращайся обратно к нам. Здесь так навалят на эту шею, что думать о ней просто не будет времени.

— Поговорили, — закончил разговор Моржаретов.

— Поговорили, — попрощался и Глебов.

27

Соломатин, еще чуть ли не вчера возмущавшийся законами, по которым освободили террористов, теперь сам питал надежду попасть под один из пунктов, разрешающих во время следствия находиться на свободе.

Он ничуть не сомневался, что вся провокация против него — результат встречи с Иваном во время перехвата списков. А вот один Черевач действовал или совместо с Буслаевым — его уже, собственно, не интересовало. Захотелось другого — увидеть Ивана. Приехать к нему и посмотреть в глаза. И все! Приехать и посмотреть. Приехать и посмотреть. Свобода нужна только для этого.

Сокамерником оказался, видимо, такой же не причастный к событию, навешенному на него, и потому ничего не понимающий молоденький парнишка. Забившись в угол, он затравленно озирался по сторонам, вздрагивая при каждом звуке. Попытка Бориса вывести его из этого состояния успехом не увенчалась, да и что было лезть к другому, когда своего хватало через край.

Поэтому — уввдеть Черевача! Эта мысль застолбилась настолько, что мешала думать о собственной защите, выстраивать план действий. Важнее момента, чем тот, когда он посмотрит в глаза Ивану, не существовало. Хорошо, если бы это произошло еще и при Наде. И если Черевач хоть на йоту виновен в подстроенном убийстве, Борис почувствует это. И уже никогда не простит. Так что знать правду оказалось важнее, чем доказывать свою непричастность к свершившемуся.

Моржаретов, первым приехавший на Петровку, сразу же показал ему фоторобот Ивана:

— Кто это?

— Старый знакомый. — Борис отметил, что впервые не назвал Ивана другом даже в прошедшем времени. — Откуда он у вас?

— Составили твои подчиненные, которые ездили с тобой за списками.

Про то, что в этом человеке Вараха распознал и связника, полковник решил пока не говорить.

— Ты знаешь, где он живет и работает?

— Нет, — после недолгой паузы соврал Содоматин. Впрочем, тут же оправдал и успокоил себя: место работы Ивана ему в самом деле неизвестно, а от Нади он ушел, и даже та сама не знает, где обитает ее муж. Знать может только Людмила. Да что знать, скорее всего у нее как раз и обитает.