Дэниэл молчит - [72]

— Перейдите на козье молоко, — посоветовала я. — Сырое, не пастеризованное. Если не сработает, давайте им рисовое молоко.

— Им не понравится новый вкус, — возразил доктор. — А если эти дети перестанут пить молоко, они умрут с голоду.

— Ладно. Предположим. — Кому, как не мне, знать, чего стоит накормить аутиста. Я дни напролет терла кабачки, чтобы тайком напихать в гамбургер, а в йогурт из козьего молока вбивала желтки экологически чистых яиц. — Заменяйте коровье молоко постепенно: сначала долейте одну десятую часть козьего молока на девять десятых коровьего и каждую неделю уменьшайте долю коровьего, пока полностью не перейдете на козье. Вот увидите, детям это пойдет на пользу. По собственному опыту знаю.

— У вашего ребенка аутизм не в такой тяжелой форме, — сказал доктор.

Я не видела ни малейшего смысла уточнять, что изначально Дэниэлу поставили диагноз «умеренный аутизм», а не «аутизм в легкой форме». И уж конечно, не синдром Аспергера. Не стоило и рассказывать о детях, которым заметно помог отказ от коровьего молока. Я просто кивнула:

— Даже если это и так, доктор, для родителей безнадежных форм не существует. Может, стоить попробовать…

— Нет. — Он не скрывал раздражения: я определенно наступила ему на мозоль. Вероятно, кто-нибудь из мам аутистов уже предлагал то же самое. Он остановил на мне ледяной взгляд, перевел на Дэниэла, потом вновь уставился на меня. — Экспериментами мы не занимаемся.

А дети пусть себе кружатся. Никогда не забуду, что этот врач сказал перед самым моим уходом:

— Они могут кружиться сколько угодно, и их не тошнит!

Как будто эта способность, присущая детям-аутистам, достойна восхищения и подражания.

День выдался утомительный. Дэниэл скакал по дивану и стульям, нарочно натыкался на стены — все больше молча. Пока я пекла его диетические булочки, он налетел на меня неуклюжим смерчем. Одна радость: голова у него все-таки закружилась и затошнило так, что пришлось отдыхать на полу. Мне стало спокойнее. Нормальная реакция. Прекрати дергаться. Поднявшись с полу, Дэниэл подошел ко мне, вывернув губы, как обезьянка.

— Я тебя люблю, мой дорогой.

— Я тебя люблю, — сказал Дэниэл.

Повторил за мной? Или действительно сказал то, что хотел сказать?

— А почему ты меня любишь?

Совершенно идиотский вопрос, на который ни один ребенок не ответит.

— Ты любишь павозики.

Ошибся? Перепутал местоимения? Наверное, имел в виду, что он любит паровозики?

Я ткнула себя в грудь:

— Я?

И сердце у меня заплясало от счастья: Дэниэл кивнул.

Дети-аутисты теперь попадались мне на глаза повсюду: в парках, на вокзалах, в супермаркетах, да просто на улице. Многие мамы похожи на меня — так же квохчут над своими малышами, так же ловят каждый звук, каждый жест ребенка. Мы сходились мгновенно, нас роднила одна беда. Мы не тратили время зря, нам достаточно пары слов, чтобы познакомиться. От таких мам я узнала, что витамина В, цинка и магния Дэниэлу нужно больше, чем обычным детям. Узнала, что в Диснейленде аутистов пропускают без очереди, и это здорово, хотя свозить детей в Диснейленд мне и не по карману. Узнала о бесплатных уроках плавания в соседнем бассейне и о новейших идеях в обучении речи. Эти мамы добры, великодушны. Они замечательные.

Но иногда и они меня раздражали. К примеру, когда начинали фразу со слов «Конечно, тяжелее всего…» и заканчивали чем-нибудь, не представлявшим для меня особых проблем. Тяжелее всего, когда окружающий народ глазеет на вас с ребенком и отпускает нелицеприятные замечания? Да ничего подобного. Тяжелее всего, что родные не понимают или отказывают в помощи? Можно обойтись и без поддержки родных. Оставаться наедине со своими мыслями и чувствами — вот что тяжелее всего. Но этой темы мы с другими мамами не касались. Как не говорили о статистике несчастных случаев: сколько детей-аутистов среди утонувших, погибших на дорогах, проглотивших по недосмотру что-то не то. Мы обходили молчанием своих мужей и свои надежды на будущее. О будущем мы старались даже не думать.

Некоторые из мам несли аутизм своих детей, как флаг над головой, утверждая, что это не болезнь, а «отличие». Мол, таких детей не нужно лечить, нужно лишь осознать, что они другие. Я знала одно: эти женщины столкнулись с аутизмом в очень щадящей форме, им не приходилось чистить ковры от содержимого памперсов, они не смотрели в отчаянии, как ребенок катается по полу и мычит или ревет как звереныш. Признаться, эти женщины меня тоже раздражали. Немножко. Я восхищалась их мужеством и терпением, присутствием духа и тем упорством, с которым они защищали своих детей. Однако дороги у нас разные. Растить ребенка с такой формой аутизма, как у Дэниэла, — все равно что с серпом в руках продираться сквозь джунгли: впереди ничего не видно, в сторону не шагнешь, назад не вернешься.

Но Дэниэл сказал, что любит меня! Пусть потихоньку, но он уже сам начал прокладывать себе дорогу. Однажды он спросит, что такое аутизм, и мне захочется ответить, что это «отличие». Всего лишь отличие.

В первый раз после ухода Стивена я отправилась бороться с бессонницей на улицы ночного города. Перед уходом разбудила Виину, сказала, что иду гулять, и попросила прислушиваться к детям до моего возвращения часа через два-три. Виина приподнялась на локте, волосы будто струи чернил разлились по подушке. Кивнув в знак согласия, она коснулась моей щеки и покачала головой влево-вправо, как маятник.