Дэниел не двигался, не мог сдвинуться. И не сдвинется, пока Кингсли стоит тут и смотрит. Но послушает. Вот мужской голос, низкий, суровый - голос, который он не слышал с той единственной идеальной недели в обществе Элеонор. А вот снова её смех. Смех, такой радостный и чувственный... плывёт вверх по лестнице и проходит насквозь, замораживая до мозга костей.
Голоса удалились, и Кингсли подняв руку, молча пригласил следовать за собой. На следующей лестничной площадке они остановились и стали ждать. На этом посту их скрывали тени, и было хорошо видно то, что происходит в комнате.
Элеонор... столь же прекрасная , как и в первый день встречи. Она теребила волосы, собранные в небрежный конский хвост, а Он, похоже, подсказывал ей что-то насчёт событий, развернувшихся на шахматной доске, которая лежит между ними на столе.
Даже издалека была видна лучистая радость, которой сияют глаза Элеонор, пока она изображает сибаритскую, зевающую скуку. Священник щёлкнул пальцами перед её лицом, и она тотчас же села прямее. Неохотно оторвав от неё глаза, Дэниел уставился на Него - этот человек некогда считался другом, но теперь, после утраты Элеонор , стал соперником. Дэниел ненавидел себя за злобу, которую носит в сердце, но никакие доводы рассудка и самоувещевания не помогали проглотить ту горькую пилюлю, что застряла во рту с тех пор, как Элеонор сказала на его просьбу остаться «нет».
- Он священник, - сказал Дэниел так тихо, что засомневался услышал ли Кингсли.
- Oui.
- Как она может быть счастлива с ним? - взгляд на её лицо и глаза не оставлял сомнений, что она женщина, которая по уши, без ума влюблена. - Он же не может на ней жениться. Не может дать детей, ведь тогда его отлучат от церкви.
- Она любит его, а он - её. И если бы существовал способ их разлучить, я бы его уже обнаружил.
В голосе Кингсли прозвучала какая-то горечь - горечь сродни той, которую испытывал сам Дэниел. Пара в комнате приковала взгляды обоих. Мужчина: высокий, весь в чёрном , красивый, изящный, лицо лет на десять младше реальных тридцати девяти, а глаза - веками старше. И она: чёрные волосы, чёрные и зелёные глаза, полные губы, созданные для куда более интимных дел, чем поцелуи с другими губами. На ней была девчачья белая пижама, на шее - белый ошейник.
Глаза Дэниела изучали каждую чёрточку и изгиб Элеонор, а Кингсли сосредоточил внимание кое-где ещё: на лице мужчины, который ею владеет, на лице своего лучшего и, как многие бы сказали, единственного друга.
Дэниелу на миг стало слишком невыносимо видеть Элеонор и её спутника вместе, да ещё такими довольными жизнью. Он закрыл глаза, и его мысли устремились в прошлое, причём куда дальше, чем хотелось бы.
Как он вообще оделся тем утром, для него до сих пор загадка. Просто стоял перед зеркалом и завязывал галстук пальцами, которые функционировали лишь благодаря мышечной памяти.
- Сегодня я хороню жену, - эхом отдавалось в его голове. - Тридцать четыре, а уже вдовец... за что?
Должно быть, он произнёс эти слова вслух, потому что от двери между его комнатой и спальней Мэгги, донёсся ответ:
- Наверняка тебе от моих слов не легче, но я тоже не знаю за что.
Обернувшись, Дэниел увидел, как к нему идут почти два метра ангельски белокурой церковной собственности.
- На самом деле, это утешение.
Священник изучал его добрым, проницательным взглядом. Чуть раньше приходил со своим подарком из медкабинета Кингли, и теперь Дэниел держался на ногах, лишь благодаря сочетанию транквилизатора и шока.
- Я не стану тебя оскорблять, спрашивая, как ты, - сказал священник. - Спрошу только, чем могу сегодня помочь.
На Дэниела тогда нахлынула такая благодарность. Её даже не требовалось скрывать: этому человеку, священнику, можно было рассказать, что угодно, признаться в любой тайне и встретить понимание.
- Если бы я попросил тебя меня убить, ты бы это сделал?
Священник улыбнулся.
- Я иезуит. Мы пацифисты. И хоть я не согласен с римской курией по ряду вопросов, убийства из милосердия не поддерживаю. Ещё просьбы?
- Да, пожалуй. Вряд ли мне по силам это выдержать... - Дэниел замолк, подбирая слова. - Не вынесу, если сегодня ко мне кто-нибудь прикоснётся или заговорит. Я должен пройти через это. Ради неё.
Священник сцепил перед собой аккуратные, ухоженные руки. Дэниел не раз видел священника Преисподней, но не припоминал, чтобы в сутане. Обычно тот ограничивался традиционным белым воротничком. В чёрном, длиннополом одеянии мужчина выглядел даже более грозно, словно порождение давних времён.
- Может, тогда тебя оградить от общения?
Дэниел снова кивнул. Или , по крайней мере , попытался: тело и разум, как будто принадлежали разным людям.
- Тут я помочь могу.
Следующие два часа Дэниел провёл, глядя прямо перед собой, - ничего не слышал, никого не видел, разве что размытое пятно темноты, которое нависало за спиной подобно тёмному ангелу.
