Дени Дидро (1717-1784). Его жизнь и литературная деятельность - [13]

Само собою разумеется, что Дидро, как всякий философ, в области мышления следовал за своими предшественниками. Он не изобрел ничего нового, он сделал только дальнейшие выводы из посылок, установленных до него. Эти выводы сознавались в середине прошлого века не одним Дидро, но сознавались смутно, отрывочно и поэтому не могли войти в общее сознание. Дидро же, демонстрируя поразительную силу логической мысли, сделал из посылок своих предшественников такие ясные, определенные и широкие выводы, что, так сказать, предупредил все дальнейшее мышление человечества, установил для него вехи и орлиным взором обнял путь, по которому оно будет двигаться многие десятилетия. Дидро прямо наследует Бэкону, Ньютону, Локку: Бэкону – в смысле безусловного признания эмпирического метода как единственно научного; Ньютону – в смысле уверенности в возможности объяснения мироздания естественными, механическими и физическими законами; Локку – в смысле признания наших чувств главным источником наших представлений, понятий, идей. Но у предшествовавших ему английских философов и естествоиспытателей великие открытия были только разбросанными камнями не сооруженного еще здания. Они еще не додумались, отчасти не решались додуматься до объединения всех своих открытий и идей, до крайних выводов. Дидро имел и в самой Франции предшественников – главным образом в лице врача Ламетри с его трудом «Человек-машина», – работавших с ним в одном направлении. Но их выводы не имели такого общего характера, не были объединены в такую целостную систему, ограничивались той или другой частной областью исследования; Дидро же объединил взгляды своих предшественников и современников и сделал из них выводы, во многом предрешившие все позднейшие изыскания.

Как мы видели, Дидро начал с перевода английских естествоиспытателей и философов. В 1745 году он еще переводит книгу Шефтсбери «О заслуге и добродетели» и горячо защищает мысли этого моралиста и деиста; но уже в следующие четыре года он издает свои «Философские мысли» и «Письмо о слепых в назидание зрячим», в которых выступает уже самостоятельным мыслителем.

«Для объяснения природы надо быть физиком и химиком, – провозглашает Дидро, – вся же философия должна быть только объяснением природы». Таким образом, Дидро выступает решительным материалистом. Задаваясь вопросом о том, как создан мир и какое положение в нем занимает человек, он утверждает, нисколько не колеблясь, что ответ на эти вопросы может дать одна лишь природа, опытное изучение происходящих в ней явлений. Значит, основа философии – естествознание; помимо естествознания нет объяснения загадок бытия.

Был ли, однако, сам Дидро подготовлен к плодотворной работе в области естествознания? Мы указывали уже, что он с жадным вниманием следил за развитием науки во всех ее проявлениях. Он изучал естественные науки с громадным интересом, был одним из самых усердных слушателей знаменитого химика Руэля и других естествоиспытателей, наконец, выводы, к которым он, как мы сейчас увидим, пришел, не допускают никакого сомнения относительно глубины его познаний в этой области.

Чтобы сформировать целостное миросозерцание, Дидро, следовательно, обращается к природе, к материи, начинает изучать факты и пользуется для их разъяснения и обобщения опытом. Он не допускает в принципе научных выводов, основанных не на фактах, другими словами – является решительным сторонником опытного, положительного метода исследования. Он останавливается прежде всего на различии между духом и материей и спрашивает себя: есть ли основание предполагать, что дух и материя существуют раздельно; не естественнее ли думать, что они составляют одно? Но чтобы в этом убедиться, надо избрать верный путь исследования, надо прежде всего отказаться от предварительного установления причин и довольствоваться простым собиранием и объяснением фактов, спрашивать: не «почему?», а «как?» «Что мне за дело до того, что происходит в голове исследователя и как он объясняет себе силу, движущую материю? Это чистая метафизика. Я же – физик и химик». Но недостаточно еще просто наблюдать факты. Этого мало для того, чтобы понять, как действует природа. Только такие наивные люди, как Гельвеций, поясняет Дидро, могут объяснять дело случаем. Исследователь должен предчувствовать неизвестные приемы, новые опыты, не установленные еще выводы. Не будем далее развивать эти воззрения Дидро на верный метод исследования: экспериментальный метод Клода Бернара служит нам пояснением мысли Дидро. Знаменитый французский естествоиспытатель дал только дальнейшее развитие принципам, уже ясно установленным проницательным редактором «Энциклопедии».

Но чтобы установить эти принципы, Дидро должен был отрешиться от многих взглядов, которые он усвоил себе в детстве и молодости. Когда он писал свое «Письмо для слепых в назидание зрячим», он имел, конечно, в виду и себя. Вырос он в религиозной семье и был ревностным католиком. Еще переводя Шефтсбери, он защищает католицизм против деизма английского философа. Затем он становится деистом и постепенно переходит к материализму. Он не отрицает существования в мироздании сверхъестественной силы; он и не утверждает, что она есть. В своем объяснении природы он просто ее игнорирует; а наблюдая природу, он приходит, как его преемник Лаплас, к выводу, что все в мире может быть объяснено материей и присущими ей свойствами. «Возьмем человека и статую. Разница между ними большая: мы имеем одушевленное существо и неодушевленный кусок мрамора. Однако ведь из мрамора можно сделать человеческое тело, а из тела – мрамор. Я дроблю мрамор, превращаю его в мельчайший порошок, примешиваю его к земле, образую из них одну массу, сею на ней хлеб, и хлеб этот я могу есть, то есть он превращается в мое тело. Значит, постоянный переход от неодушевленного к одушевленному миру установлен. Есть ли нечто вечно живое или вечно мертвое? Не видим ли мы, что живое умирает, а мертвое воскресает. Взгляните на яйцо, – восклицает он, – и вся метафизика разрушена». Неодушевленный предмет заключает в себе жизнь, которая при благоприятных условиях непременно разовьется. На каждом шагу мы наталкиваемся в природе на эту тесную связь между миром органическим и неорганическим. Дидро уже собрал массу фактов этого порядка. То, что он высказывал сперва как простую гипотезу, мечту, он подтверждал затем целым рядом наблюдений, научных доказательств. Равным образом, учил он, трудно провести границу между растительным и животным миром. Клейковина, остаток муки после удаления крахмала – животно-растительное вещество; дрожалка перестает дрожать тотчас же, как ее вынимают из воды, и начинает снова дрожать, когда ее опять опускают в воду; Адансон называет ее растением, Фонтана – животным. Мухоловка расстилает свои листья по земле, листья покрыты сосочками; когда муха садится на лист, соседний лист приближается к нему, и оба они замыкаются, как устрица; они чувствуют и сохраняют добычу, высасывают ее и затем уже отпускают. «Вот, – восклицает Дидро, – почти плотоядное растение». Как известно, Дарвин подтвердил и развил это наблюдение. Следовательно, между животным и растительным царством нет твердой границы. Разнообразие форм не прерывает цепи живых существ. Но природа допускает существование только тех, которые могут существовать совместно при условиях, ею установленных. «Мир – царство сильного», – говорит Дидро. Таким образом, он предвосхищает законы естественного отбора и борьбы за существование, столь блистательно подтвержденные впоследствии Дарвином бесконечным числом наблюдений и опытов. Кроме того, и основная мысль Ламарка о постепенном переходе форм органической жизни уже совершенно ясно высказана и подтверждена Дидро: «Когда присматриваешься к царству животных и замечаешь, что между четвероногими нет ни одного, у которого жизненные отправления и органы не походили бы на жизненные отправления и органы другого, то не склонны ли мы будем думать, что существовал прототип всех животных, органы которого природа постепенно удлиняла, укорачивала, видоизменяла, размножала или сокращала». Тут Дидро предлагает представить человеческую руку, у которой вещество, образующее ногти, разрастается, уплотняется и постепенно покрывает пальцы и кисть. Не получим ли мы тогда вместо человеческой руки копыто? «Червяк может превратиться в большое животное… Кто знает, сколько пород предшествовало ныне существующей или сколько будут следовать за нею. Все изменяется, все переходит одно в другое; остается только целое. Мир зарождается и умирает постоянно; в каждую минуту он имеет и начало, и конец; так всегда было и так всегда будет». И все эти мысли Дидро подтверждает целым рядом примеров, почерпнутых из наблюдений над жизнью природы. Таким образом, нельзя не признать его главным предшественником Ламарка, нельзя отрицать, что теория трансформизма им – впервые – вполне сознательно и ясно установлена.