День тревоги - [74]

Для Краснова село, где он родился и вырос, — целый мир в душе, и делиться им хватит не на один том, нести же его в душе — всю жизнь. Этот мир неисчерпаем. Руками Краснова он, мир, дарит нам, читателям, прелесть своеобразия — быта, традиций, природы…

«Может показаться странный, — пишет в журнале «В мире книг» главный редактор Главной редакции художественной литературы Госкомиздата СССР А. Н. Сахаров, — но, говоря о Петре Краснове, хочется отметить такие достоинства его прозы, которые обычно присущи творчеству зрелых мастеров. Краснову свойственны строгая точность изображения, взыскательное отношение к слову, идейная четкость художественной позиции, умение раскрыть характер героя во всей его сложности, а порой, и противоречивости. Для рассказов молодого писателя характерны сюжетная завершенность, композиционная цельность, внутренняя динамика».

Кто знает Краснова, кто знаком с его творчеством, тому не покажется странной эта ни в малой степени не преувеличенная похвала. Он в свои тридцать лет поражает способностью видеть саму суть явлений, скрытую от близорукого или недобросовестного взгляда, мужеством и терпением в том случае, если есть необходимость показать и доказать эту суть. Краснов зрелее своих лет. Он пришел в литературу с твердыми идейно-художественными позициями, со сложившимся мировоззрением.

Это счастливо сочетается с природной одаренностью. Как ни банально, а верно: талант на пустом месте не рождается. И здесь уместно вспомнить о родителях молодого писателя — простых деревенских людях, трудолюбивых и домовитых. Мать, Анна Ивановна, начиная с военных тыловых лет, девчонкой-подростком, и кончая потерей здоровья, работала в колхозе. Она всем естеством своим видит и чувствует смысл жизни в труде. В духе святого отношения к труду, крестьянскому ли, другому ли какому, словом и примером жизни своей воспитывала детей. От матери у Петра Краснова еще знание и любовь к русской народной песне, к российскому глубинному и коренному языку. Отец, Николай Семенович, фронтовик, офицер запаса, истинно русский мастеровой, у которого за что ни возьмись, все в руках горит. Он человек большого природного ума, поэт в душе, художник-самоучка. Все это перешло к сыну и еще больше, в соединении с высокой культурой, развилось и окрепло. А высокая культура приходила не сама по себе. Закончив сельскохозяйственный институт, поработав агрономом, затем выбрав для себя главное дело — литературное, Краснов не порывает связи с естественными науками, и это, сочетаясь с науками художественными, точнее, с углубленным их изучением, помогает ему видеть жизнь, узнанную и постоянно узнаваемую, объемной, в нескольких измерениях.

Краснов-прозаик начинался с Краснова-поэта. Он около десяти лет был постоянным членом литературного объединения имени Мусы Джалиля при редакции оренбургской молодежной газеты «Комсомольское племя». Большую часть этого времени посвятил стихам. Дома у него, как памятник своему упорству и высокой энергии заблуждения, хранится общая тетрадь с поэтическими опытами. Но ни один из них не был опубликован, что говорит не столько о несовершенстве юношеских проб пера, сколько о жесткой требовательности автора к себе и неудовлетворенности сделанным.

Тетрадь эта написана не зря. Она готовила своего автора к прозе, учила ценить слово, художественную деталь, искать емкий способ выражения мысли и чувства.

Может быть, и поэтому проза Краснова с первой ее журнальной публикации лишена примет ученичества. Путь от несовершенства черновика до рукописи, в которой ничего не прибавить и не убавить, проделывается втайне от редактора и читателя. А как много молодая литературная жизнь дает случаев противоположных, когда из ложно понятого авторского честолюбия спешат обнародовать не успевшие остыть под торопливым пером строки и страницы!

Проза Краснова — не для развлечения суетной души или торопливого ума; читать ее трудно, она не укладывается в первое чтение. Второе и третье знакомство с нею, неспешное и вдумчивое, приносит все новые читательские открытия, работа ума и души оборачивается наслаждением ума и души. Рассказ «Наше пастушье дело» — не только ностальгический, как может показаться с первого беглого чтения. Воспоминания инженера-строителя Николая — главного героя рассказа, о самом дорогом — деревенском своем детстве — для автора повод, удобная форма, в которой вылились широкие художественные обобщения. Это поэма о едином повелении жизни — жить всему хорошему и доброму на земле, о значимости человека и его счастье в единении с природой. К «Нашему пастушьему делу» примыкает, дополняя его, рассказ «На грани», где эта тема выведена по восходящей на новый виток художественного исследования.

Вообще, говоря о написанном Красновым, следует отметить, что рассказы эти едины по мысли и чувству, хотя по исполнению, подходу к теме и самому жизненному материалу — различны. Можно говорить о том, что Краснов работает параллельно в двух направлениях, одно из которых, если удобно так выразиться, приземленно-сосредоточенное, до изображения самых тонких, подсознательных движений души «маленького» человека (например, рассказы «Шатохи», «Горечь калины», «Теплынь»); другое — некий космизм, когда земля наша видится не просто землей — очерченным взглядом крестьянина зеленым или побуревшим под солнцем уголком заполненного всяческой жизнью мира, а уже округлой планетой, покрытой тоненькой, в разрывах, пленочкой человеческой цивилизации, иными словами, попытка самостоятельного осмысления извечных философских вопросов — что такое человек? что такое Земля? что есть их взаимоотношения: добровольный союз ли, деловой договор, односторонняя сделка? К этому ряду относятся рассказы «На грани», «Зарница», «Бурьян», «Мост». Уместно, видимо, будет упомянуть о том, что в некоторых последних работах («Кизяк», например) автор умышленно или непроизвольно как бы рассеивает эмоциональный удар рассказа, когда, почти как на стрельбах, пулевые отметины ложатся по кругу девятки, и читателю самому предстоит скорректировать этот огонь — каждому в свою десятку. Можно также говорить об усилении тревоги («Мост», «День тревоги» и др.) — тревоги за человека, за сохранение в нем человеческого при тончающей прочности нашей жизни.