День танцующего ветра - [3]

Эндо подначивал и тех и других.

Выражение покорности исчезло с лица старика, напротив, теперь он каждый день являлся в контору, всем своим видом выражая явное недоверие. Для него никак невозможно было ждать три месяца до июня. Прошла неделя, и сделка состоялась – комната освобождалась в конце марта. Такако не очень разбиралась в деловых вопросах, но, по всей вероятности, были еще какие-то закулисные интриги. Старик исхудал недаром.

В день, когда все формальности, связанные с отъездом прежних жильцов, были завершены, старик привел своего сына, студента третьего курса. Такако уже была настроена против. И очень сильно. Студент казался грубым, спесивым, неприятным юнцом.

Однако когда Такако увидела его, то даже удивилась. Студент был мягким, застенчивым и сдержанным. Кожа довольно светлая, высокий и стройный.

– Что за милый юноша! – сказала бывшая хозяйка квартиры. – Прямо позавидуешь, какой у вас замечательный сын. Он всегда будет доставлять вам только радость. – И она восхищенно посмотрела на молодого человека.

Конечно, когда выгодное дельце обделано, можно и на комплимент расщедриться.

– Тут и университет близко, и место тихое, заниматься хорошо, – продолжала она в том же духе.

Студенту явно было неловко слушать похвалы в свой адрес. Даже Такако видела, что ему не по себе, ведь он не напрашивался на такие комплименты. И теперь морщит нос, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение.

– Уйму денег потратил, – жалобно вздохнул старик.

– Да и учеба денег требует, – поддакнул Эндо, корпевший над купчей. Но сразу же утешил: – Ничего, вот закончит, и все окупится сторицей. – И протянул старику бумаги.

– А может, и нет! Это только считается, что врачи много зарабатывают. На самом деле не очень-то они наживаются, особенно те, кто кончил Токийский университет. – Голос хозяйки, внезапно вмешавшейся в разговор, звучал поразительно самоуверенно.

Старик, чуть не подпрыгнув на месте, повернулся к ней.

– Это еще почему? – спросил вместо него Эндо.

– Потому что есть у них совесть. Штука, конечно, обременительная. В университете-то так их воспитывают да обучают, что никак они от нее отделаться не могут. Вот и не получается у них наживаться. Все так говорят. – Хозяйка снисходительно улыбнулась.

– Вот как…

Студент, по-прежнему морща нос, пытался погасить застенчивую улыбку. Непонятно было, к чему относилась эта улыбка – к слову «совесть» или к чему-то другому.

Такако вдруг вспомнила, что оба они на третьем курсе, и ей стало не по себе. Конечно, не все, поступив в университет, начинают с одной и той же черты. Линия старта у каждого своя, каждый начинает со своего места, вступительные экзамены призваны сократить различия, но, в сущности, они все равно всегда потом обнаруживаются.

– Когда вы переезжаете? – спросила хозяйка. Сама она уезжала в следующее воскресенье, и ей, по сути дела, должно быть безразлично, что будет дальше, но она с любезным видом задала этот вопрос.

Комната в европейском стиле, перестилать татами не нужно. Как только выедут жильцы, тут же можно и вселяться.

– В понедельник, – ответил студент.

– Я перед отъездом приберу. Так что все будет в лучшем виде, – сказала хозяйка с жеманством. – А батюшка, верно, вам помогать будет? Стоит задержаться, посмотреть, как устроится сын.

Старик прямо из кожи лез, чтобы достать эту комнату, так что она и его не обошла своими любезностями.

– Стар уж я, помочь ничем не могу, да и сын говорит – товарищи придут, помогут, – весело ответил старик, устроившись на диване.

– Из окна университетскую рощу как на ладони видно. Так что желаю вам успеха, – сияя улыбкой, добавила хозяйка и, распрощавшись, вышла.

Студент переехал тридцать первого марта. Это был последний день работы Такако в конторе. Незадолго до этого он привез битком набитый чемодан и портфель, объявив, что это – самое ценное его имущество, потому он боится перевозить его на машине. Оказалось, что речь идет о пластинках. И чемодан, и портфель были наполнены пластинками в пестрых легкомысленных суперобложках, и названия там были такие: «Дождь гортензий», «У меня нет зонтика», «Отчего-то полюбили, отчего-то расстались» и тому подобное. Такако удивилась. Она-то думала, там и вправду что-то важное.

Почему их нельзя перевезти на машине? Даже если что-нибудь разобьется, уж наверно большой беды не будет.

– Сыну отцовского сердца не понять, – бормотал Эндо, отсчитывая Такако половину ее жалованья. Половину она уже взяла вперед, так что это был остаток. Эндо положил ассигнации на стол. И с легкомысленным видом вдруг запел:

Надо мне идти,

Идти на свиданье с тобой.

Пусть дождем намочит,

Идти на свиданье с тобой.

Но дело в том, что дождик льет,

А зонтика нет у меня.

Надо мне идти,

Идти на свиданье с тобой.

Что «сыну отцовского сердца не понять», Эндо тоже взял с пластинки. Помогать медику при переезде явились не товарищи, а две девицы. Оказавшись втроем в комнате, они заварили кофе и начали носить вещи. Вещи были не очень тяжелые, но таскали эти трое не спеша и с перерывами, так что непонятно было, когда же наконец из машины, остановившейся у входа, извлекут последний предмет. Такого, уж конечно, ни Эндо, ни отец студента не ожидали. Старик пришел поблагодарить товарищей за помощь, но, увидев женщин, тут же ушел в полном расстройстве чувств.