День Суркова - [34]

— Хорошо, — согласился Сурков. — Мне было дорого её внимание.

— А было бы тебе дорого её внимание, не окажись она иностранным профессором?

— Не знаю.

— Я уже стала забывать, какой ты упрямый.

— Ах, я ещё и упрямый?

— Если скажешь «да», я переменю своё мнение.

— Конечно, нет.

— Будешь меня слушать, или дальше поговорим о твоей исключительности?

— Буду слушать.

— Ты не мог разбогатеть, потому что твоя душа была в равновесии. Для того чтобы притянуть деньги, необходим дефицит или избыток.

— Чего дефицит, чего избыток?

— Чего угодно, всего, что компенсирует деньги. Например, самомнения. Есть души с избыточным самомнением, их кренит в сторону, чтобы не упасть, они богатеют. А есть души с маленькой совестью, им тоже не помешает пара сотен для баланса.

— А если у человека совести много?

— Совесть, Игорь, как печёнка, имеет свои размеры, и быть больше, чем положено может, но ненамного и ненадолго.

— Что же с душой происходит?

— Да ничего хорошего. Совестливый человек притягивает болезни, мучается, других изводит, а заканчивает инсультом.

— А зависть?

— Разновидность совести.

— А жадность?

— Запущенная зависть.

— А скромность.

— Уравновешенная гордость.

— А ревность?

— Больное самомнение.

— А глупость?

— Глупость к душе отношения не имеет.

— Выходит, богатые люди — это жадные, ленивые уроды?

— Только не ленивые.

— Прекрасно, — всплеснул руками Сурков.

— А чем компенсируется доброта, честность и скромность?

— А ты как думаешь?

— Уж и боюсь предположить.

— А ты попробуй. Но только не сейчас, на это потребуется время. Одно тебе скажу, что здоровой душе ничего компенсировать не нужно. Она при жизни хороша, и после смерти о ней говорят: «Знал Суркова? Классный был парень».

Сурков посмотрел на Эльзу исподлобья. Она отвела взгляд и виновато сказала:

— Я не убивала тебя. Оружия у меня не было.

— Как же я попал сюда?

— Этого я и не пойму. Возможно, ты умер, когда тебя пытались разбудить.

— Разбудить, говоришь?

— Да, я выстрелила двумя зарядами снотворного. Сутки спокойного сна, полная амнезия при пробуждении. Иглы растворяются через десять минут, поэтому никто ничего не заподозрит, но после того, как я это сделала, меня тут же эвакуировали.

— Зачем?

— Сама не знаю. Если рассуждать логично, я немедленно должна была сделать то же самое с Людмирским и забрать билет.

— Ты работала одна?

— В каком смысле?

— У Людмирского был ангел-хранитель? Может, он тебя опередил?

— Не было, я точно знаю.

— Почему ты так уверена?

— Как бы тебе объяснить? У ангела крылья торчат.

— Откуда?

— Отсюда, — Эльза показала пальцем за спину. — Где лопатки у людей.

— Не замечал.

— Ты их просто не видел. Я вижу, и, если бы в вашем окружении появился такой, я, наверняка бы, заметила.

— Ангелы всегда пользуются телами?

— В исключительных случаях. Обычно тело не нужно. Стоит шепнуть человеку, чтобы не садился в злополучный поезд или не плыл пароходом, напугать, дать знак и все такое… В данном случае билет так просто не отнять. Как остановили Людмирского, я не представляю.

— В одном могу тебя уверить, — сказал Сурков. — В коридоре, его не было.

* * *

В комнату Суркова поселили нового соседа. Это был молодой по земным меркам отморозок, погибший от передозировки[3]. Судя по тому, что на шее у него болтался плеер, последние минуты своей жизни он провёл, слушая «Металлику».

— Круто, чувак, — первая фраза, которую услышал Сурков. — Мои кореша очумеют, когда узнают, где я был.

Молодого человека звали Кирилл, или, как он сам говорил, Кир. Грань между реальностью и фантасмагорией у Кирилла сильно подтёрлась, и, очевидно, давно. Он воспринимал себя как персонаж удивительного сна, временами сменявшего кошмар.

— Послушай, кореш, — обращался он к Суркову. — Давай найдём дури, водки и покуражимся с парой грешниц.

Сурков снисходительно качал головой, но задор Кира не уменьшался.

— А хочешь черта лысого? Я буду участвовать.

— Отстань, а? — отмахивался Сурков, которому подобные уговоры быстро наскучили.

— Ну, нельзя так, братан.

— Кир, ты можешь понять, что тела у тебя больше нет?!

— Да вроде все на месте.

— Это тебе кажется.

— Ну, ты в натуре пессимист.

— Докажи мне обратное.

— Здесь, сейчас? — Кир искренне удивился. — Ну, ты, корешь, озорник.

— Тогда заглохни.

— Нет, ну пойми, я против тебя ничего не имею, но как-то странно. А потом, друг, на кого тут могут возникнуть доказательства? На табуретку, что ли? Или на тебя? Ну, ты, брателло, озорник.

Кир раздражал Суркова не столько своей тупостью, сколько тем, что мешал думать, а подумать было о чём. Раньше Сурков никогда не вспоминал о Людмирском, который, как ему казалось, не играл роли в его смерти. Так и должно было быть, если он, Сурков, самостоятельно выиграл в лотерею. Останься он с деньгами, у комитета был бы повод преследовать Людмирского. Но раз его на поверхности нет, а выигрыш все же состоялся, получалось, что Сурков принимает наказание Людмирского, а тот ничего не подозревает и наслаждается жизнью, тратя деньги Суркова.

Было бы не так обидно, попади Сурков под машину или погибни при других трагических обстоятельствах. Но всё произошло именно так, как произошло, и эта ситуация казалась Суркову чрезвычайно глупой.