День сомнения - [2]

А Исав писал: «Небо вдруг вышло из своих берегов и затопило собой весь город. Везде я натыкался на этот цвет неба — в автобусах, на речном пляже, в подвале, где ночевал, — даже если этот цвет не был синим, я все равно отгадывал присутствие неба. И мерз — одежда ушла за долги, к городу приближался Черный Дурбек, Завод гудел вполсилы, последние базары прятались куда-то, и единственное, что оставалось — газеты! О, газеты. Я шил из вас одежду — вечером она была с иголочки и хрустела, и даже утром еще сопротивлялась ветру. Только бы не дождь! Не дождь! Но он пошел, Черный Дурбек въехал в город, а я… А я встретил свое отражение; оно подошло ко мне, еще более немытое и опустившееся, чем я сам, и назвалось Акчурой…».

Письменный голос Исава спикировал на пианиссимо. Исав смахнул листки на пол, в многослойные отложения бумаги, перемешанной со скелетиками исписанных авторучек.

Час второй. СЫЩИК

Небо вдруг вышло из своих берегов — но не то синее, о котором писал Исав. Это небо было цвета пыльного молока, и вдобавок вдруг заплевалось скорострельными каплями. На помятом асфальте Дуркента моментально выросли лужи.

Триярский оценил, сощурясь, все эти лужи и капли, взвесил на противоположной чаше предназначенные на сегодня поездки и сказал себе: «Никуда не пойду, точка».

— Ну, Аллунчик, что ты от меня хочешь… Чтобы я тебе его нашел?

Женщина, сидевшая за столом и уже успевшая нагромоздить пирамидку из окурков и пепла, ссутулилась еще больше. Если бы не эта сутулость и слегка крупноватые уши, она могла бы потянуть на красавицу. Манера Триярского говорить серым телеграфным голосом, глядя куда-то в себя, ее не удивляла. Она знала Триярского лет десять и одно время даже держала его запасным аэродромом. К счастью, запасы ее женского горючего не иссякали, системы и обольщения работали без сбоев, и два года назад Аллунчик приземлилась в пункте назначения — на широкую, хотя и несколько подпорченную шрамами, грудь одного из уважаемых людей Дуркента.

— Руслан, ты единственный, кто способен мне…

Руслан Триярский поднял с пола небольшую черепаху. Погладив рептилию по лысине, посадил ее на стол. Поползла.

Аллунчик глядела на черепаху и думала, что Триярский — точно такая же дурацкая черепаха и она зря тратит время.

— Ладно, рассказывай по порядку.

Муж не пришел. Позавчера. Мужчина, конечно, может не прийти. Дела, даже женщины — она понимает. Но Якуб! Ты же понимаешь, сколько у него врагов.

Из кухни Триярского засвистело. Чайник кипел, истекая слюной.

… легла, и стала ждать с книжкой — так, расслабиться от мыслей… Нет, он приходил не слишком чтобы в одно время. Но старался. Она: лежит, читает, нервничает. И шорохи. Ну, как будто кто-то по деревьям за окном пробирается. Но потом увлеклась книгой, заснула.

— Что приснилось? — Триярский следил за черепашьей траекторией на столе.

— Я думала… это к делу не относится.

Да-да… ей снился спуск. Как же… мечеть, наша мечеть, где источник. И…

Нахмурилась еще сильней:

— И — ты.

— ?

— Да… теперь я точно понимаю, почему потом сразу к тебе решила бежать…

Звонила в офис, конечно.

Там тоже удивлены, советуют не нервничать. Советовал зам, еще кто-то. Советы выходили такими торопливыми, стертыми, что к вечеру она вообще зареклась звонить.

Потом телефон зазвонил сам.

«Алле. Алла-ханум, вы, говорят, му-ужа ищите? Не беспокойтесь, ханум. Вы лучше, кха-кха, о себе, если хотите, побеспокойтесь… Извините за шутку, кха-кха… Спите спокойно, кха-ха-ха…». Гудки.

— А ты знаешь, главное, кажется, я не вспомнила: этот, в трубке, засмеялся, что все сегодня решится и что у меня один день срока…

— Срока на что?

— Просто срока… на что? Надо было доспросить… или это тоже приснилось? Так в ушах это утром звучало, что я прямо к тебе — всего один день!

И Аллунчик сквозь слезы прицелилась к щеке Триярского и уронила на нее несколько поцелуев, которые принято называть «дружескими, но со смыслом».

Триярский мягко отстранился и удивил ее второй раз:

— Мне понадобятся сегодня деньги… Даже не мне, а помощнику.

Аллунчик задохнулась… Хотя, он, конечно, прав — деньги. Но сколько? У нее с собой (назвала сумму).

— Этого мало, — Триярский пересчитал аванс и отправил во внутренний карман куртки.

— Остальное — дома… ты же придешь осматривать? Я буду ждать.

Да, они придут. Они? Он и помощник. Есть еще вопросы?

Вышли во двор. Черные, запутавшиеся в собственных ветвях, старые вишни; дождь.

— Есть вопрос, — зябко сказала Аллунчик, примкнув под зонт Триярского, — тебе мои поцелуи показались… неприятными, да?

Триярский взял ее маленькую, измученную маникюром ладонь. Она отняла ладонь и посмотрела, словно еще раз мысленно повторив вопрос.

— Аллунчик… Вчера или сегодня должна начаться ураза. Может, уже началась. Только из-за этого дождя не видно — новая луна или нет. Ласки не дозволяются… Да, я держу уразу, — ответил он на недоуменный взгляд Аллунчика. — Твой Якуб же тоже мусульманин?

— Нет, зороастриец, — задумалась Аллунчик. — Уже два года как. А все-таки странно видеть тебя мусульманином. А почему: новая луна?

— Надо обязательно увидеть новую луну, — отрезал Триярский.

Час третий. КТО ЕСТЬ КТО