День Шакала - [103]

Когда наконец дали Париж, он начал с обычного: «Говорит Шакал».

— Говорит Вальми, — ответил хриплый голос на другом конце провода. — Ситуация изменилась. Они нашли машину…

Он слушал еще две минуты, лишь однажды задав короткий вопрос. Произнеся завершающее «благодарю», он полез в карман за сигаретами и зажигалкой. Он уже понял, что услышанное им меняло его планы, хотел он этого или нет. Он собирался задержаться в замке еще на два дня, но должен уехать сегодня же, и чем быстрее, тем лучше. Но по ходу телефонного разговора в трубке раздался какой-то посторонний звук.

Сначала он не придал этому значения, но с первой затяжкой в голову закралась тревожная мысль. Когда же он докурил сигарету и бросил окурок в открытое окно, все стало на свои места. Теперь он знал, что означал тихий щелчок, который он услышал впервые за четыре дня. В спальне стоял параллельный телефон, но Колетт крепко спала, когда он покинул ее. Но спала ли… Он повернулся, взлетел по ступенькам и ворвался в спальню.

Телефонная трубка покоилась на рычаге. У распахнутых дверей шкафа лежали три чемодана с открытыми замками. Тут же валялось его кольцо с ключами. Баронесса, стоя на коленях среди разбросанных вещей, подняла голову, ее глаза широко раскрылись. Она уже вынула из чемодана стальные трубки, достала их из мешочков. Из одной торчал телескопический прицел, из другой — кончик глушителя. В руке она держала ствол и казенную часть ружья.

Спустя несколько секунд Шакал нарушил молчание.

— Ты подслушивала.

— Я… я хотела узнать, кому ты звонишь каждое утро.

— Я думал, ты спишь.

— Нет, я всегда просыпалась, когда ты вставал с кровати. Это… это ружье, ружье убийцы.

Полувопрос, полуутверждение, в надежде на то, что он все объяснит и содержимое трубок окажется сущей безделицей, никому не приносящей вреда. Он смотрел на нее сверху вниз, и впервые она увидела, как его глаза подернулись серым туманом, из них исчезли все чувства, словно теперь они принадлежали мертвецу или роботу.

Баронесса медленно поднялась на ноги, выпустив из руки ружейный ствол.

— Ты хочешь его убить, — прошептала она. — Ты — один из них, из OAC. Ты хочешь застрелить де Голля из этого ружья.

Ответом послужило молчание Шакала. Она метнулась к двери. Он легко настиг ее и швырнул на кровать, в три быстрых шага оказался рядом. Ее рот раскрылся в крике, но удар ребром ладони по сонной артерии заглушил его в зародыше. Затем левой рукой Шакал схватил ее за волосы и потянул к себе. Голова баронессы свесилась над краем кровати, она еще увидела рисунок ковра, и тут же ребро ладони Шакала с размаху опустилось на ее шею.

Он подошел к двери, но снаружи не доносилось ни звука. Эрнестина, должно быть, пекла рогалики и варила кофе на кухне в дальнем конце дома, а Луизон собирался на рынок. К счастью, они оба были глуховаты.

Шакал разложил компоненты ружья по трубкам и убрал их в чемодан с шинелью и поношенными вещами Андре Мартина, прощупал подкладку, чтобы убедиться, что документы на месте, запер чемодан. Второй чемодан, с вещами пастора из Дании Пера Иенсена, баронесса открыла, но не успела перетряхнуть.

Пять минут Шакал умывался и брился в ванной комнате, примыкающей к спальне. Затем достал ножницы и еще десять минут зачесывал волосы назад и подстригал на два дюйма. После чего покрасил их в серо-стальной цвет. Краска для волос смочила волосы, и он смог уложить их так, как носил пастор на фотографии в паспорте. Паспорт стоял перед ним, на полочке под зеркалом. Наконец, он вставил в глаза синие контактные линзы.

Тщательно смыл следы краски и волосы с раковины, собрал умывальные и бритвенные принадлежности и вернулся в спальню, не бросив и взгляда на обнаженное тело баронессы. Надел нижнее белье, носки, рубашку, купленные в Копенгагене. Закрепил на груди манишку, за ней последовали высокий жесткий воротник, черный костюм, недорогие туфли. Очки в золотой оправе он положил в нагрудный карман, датскую книгу о французских церквах — в саквояж. Во внутренний карман сунул паспорт датчанина и пачку денег.

Его собственная одежда вернулась в тот чемодан, где лежала раньше, после чего Шакал запер и его.

Все приготовления он завершил к восьми часам, и с минуты на минуту Эрнестина должна была принести кофе. Баронесса пыталась скрыть их отношения от преданных барону слуг, которые до безумия любили его и когда он был ребенком, и когда стал хозяином замка.

Из окна он увидел, как Луизон на велосипеде покатил к воротам, с корзинкой для покупок на багажнике. Мгновением позже Эрнестина постучала в дверь. Он не ответил. Эрнестина постучала вновь.

— Ваш кофе, мадам, — прокричала она.

Приняв решение, Шакал ответил по-французски, полусонным голосом:

— Оставьте у двери. Мы возьмем его, когда встанем.

Рот Эрнестины превратился в букву «О». Скандал! Вот до чего дошло дело. И где, в спальне господина барона. Она поспешила вниз, чтобы поделиться новостью с Луизоном, но тот уже уехал, и с длинным монологом о падении нравов в нынешнем обществе ей пришлось обратиться к раковине на кухне. Поэтому она не услышала, как три чемодана и саквояж, спущенные на петле из простыни, мягко легли на клумбу под окном спальни.