День саранчи - [91]

Если Гарри спал или были другие посетители, Фей обычно приглашала Тода в свою комнату, поговорить. Несмотря на все ее рассуждения, его интерес к ней возрастал и она волновала его по-прежнему. В любой другой девушке подобная манерность показалась бы ему невыносимой. Но ужимки Фей были до такой степени ненатуральны, что приобретали в его глазах очарование.

Находиться с ней было все равно что находиться за кулисами во время курьезного любительского спектакля. В зале эти глупые реплики и несуразные положения заставили бы его ерзать от досады, но оттого, что он видел потных рабочих сцены, проволоку, на которой держалась картонная беседка, облепленная бумажными цветами, он принимал все и болел за успех спектакля.

Он нашел ей и другое оправдание. Нередко отдавая себе отчет в своем позерстве, она ломалась лишь потому, казалось Тоду, что не умела вести себя проще или искреннее. Она была актрисой, учившейся на плохих образцах в плохой школе.

Тем не менее Фей была не лишена критической жилки и иногда умела распознать нелепое. Он часто видел, как она смеется над собой. Больше того — ему случалось видеть, как она смеется над своими мечтами.

Однажды вечером разговор зашел о том, чем она занимает себя, когда не снимается в массовках. Она сказала ему, что часто проводит целые дни, сочиняя истории. Она сказала это со смехом. Он стал ее расспрашивать, и она охотно разъяснила свой метод.

Поймав по радио музыку, она ложилась на кровать и закрывала глаза. Она располагала большим набором историй. Приведя себя в надлежащее настроение, она принималась перебирать их в уме, как карты, сбрасывая одну за другой, пока не находила нужной. Бывали дни, когда она просматривала всю колоду и ни на чем не могла остановиться. В таких случаях она отправлялась на Вайн-стрит пить содовую с мороженым или, если не было денег, снова тасовала колоду, заставляя себя что-то выбрать.

Признав, что метод у нее слишком механический и не может дать идеальных результатов и что лучше предаваться мечтам непроизвольно, она сказала, что любая мечта лучше никакой мечты, а голодному и опенки — мясо. Она выразилась не совсем так, но смысл ее слов он понял. Ему показалось знаменательным, что, говоря это, она улыбалась не смущенно, а критически. Этим, однако, ее критические способности исчерпывались. Она смеялась только над механикой.

Первый раз ему довелось услышать одну из ее фантазий поздно ночью, у нее в спальне. За полчаса до этого она постучала к нему в дверь и позвала на помощь — ей показалось, что Гарри умирает. Ее разбудило шумное дыхание отца; решив, что это предсмертный хрип, она очень напугалась. Тод надел купальный халат и спустился с ней по лестнице.

Когда они вошли в комнату, Гарри, видимо, уже откашлялся и дышал спокойно.

Она пригласила Тода к себе, покурить. Она села на кровать, и он сел рядом. На Фей была пижама, а поверх белый мохнатый халат, который ей очень шел.

Он хотел вымолить у нее поцелуй, но боялся — не того, что она откажет, а того, что постарается сделать его бессмысленным. Желая подольститься к ней, он сказал что-то о ее внешности. Сделал он это весьма неуклюже. На открытую лесть он был неспособен, а пустившись в околичности, увяз. Она не слушала, и он замолк, чувствуя себя идиотом.

— У меня прекрасная идея, — вдруг сказала она. — Как заработать кучу денег.

Он снова попытался ей польстить. На этот раз — изобразив на лице глубокий интерес.

— Вы образованный человек, — сказал она. — Вот… А у меня есть прекрасные идеи для фильмов. Вам только надо их расписать, а потом мы продадим их студиям.

Он согласился, и она изложила свой замысел. Он был очень туманным, покуда дело не дошло до его предполагаемых результатов, — и тут она стала вдаваться в детали. Когда они продадут первый сценарий, она расскажет ему второй. У них будут вагоны, вагоны денег. Играть она, конечно, не бросит, даже если очень преуспеет как писатель, потому что она рождена быть актрисой.

В ходе рассказа он понял, что она изготовляет новую мечту в дополнение к своей и так уже толстой колоде. Наконец, когда все деньги были истрачены, он, стараясь, чтобы в голосе не проскользнуло и намека на иронию, попросил Фей изложить идею, которую ему предстояло «расписать».

На стене, в ногах кровати, висела большая фотография — видимо, реклама фильма «Тарзан», из фойе какого-нибудь кинотеатра. На ней красивый молодой человек с великолепной мускулатурой, одетый в узкую набедренную повязку, с жаром обнимал тонкую девушку в изорванной амазонке. Пара стояла на проталине в джунглях, а вокруг извивались огромные ползучие растения, обсыпанные мясистыми орхидеями. Когда она изложила свой сюжет, Тод понял, что он был навеян этой фотографией.

Девушка совершает круиз по Южным Морям на отцовской яхте. Она помолвлена с русским графом; он высокий, худой и старый, но обладает прекрасными манерами. Он тоже находится на яхте и все время умоляет ее назначить день свадьбы. Но она избалована — и не назначает. Может быть, она обручилась с ним назло другому мужчине. Она увлекается молодым матросом, который, конечно, ей не пара, но очень красив. Она флиртует с ним, потому что ей скучно. Матрос не желает быть игрушкой, несмотря на все ее богатство, и говорит, что подчиняется только капитану, а она пусть идет к своему иностранцу. Она жутко злится и грозится уволить его, а он только смеется. Как его уволишь посреди океана? Она влюбляется в него — хотя, может быть, сама этого не понимает, — потому что он — первый мужчина, не подчинившийся ее капризу, и потому, что он так красив. Налетает сильная буря, и яхта разбивается около острова. Все утонули, но ей удается доплыть до берега. Она строит себе шалаш из сучьев и питается рыбой и фруктами. Дело происходит в тропиках. Однажды утром, когда она голая купается в речке, ее хватает большая змея. Она борется, но змея слишком сильная, и дело пахнет керосином. Но матрос, который следил за ней из кустов, бросается на выручку. Он дерется за нее со змеей и побеждает.