День рождения - [49]

«Стоит только брызнуть дождю — и трамваи уже не ходят!» «Пришлось ждать в подворотне, пока дождь немного схлынет». Или что-нибудь в этом роде. Сотни оправданий. Сотни отговорок и причин для неудовольствия. «Черт бы побрал такую погоду». Плохо, что сушь, плохо, что мокредь. Человеку не угодишь. Дружки мокрогубые. Андрей, Богуш, Владо… Дамиан… В памяти они выстраиваются по алфавиту. Замыкающий — Цирил… Дружки мокрогубые, а в горле у них пересохло. «Выпьем, ребята, поднимем чаши до заоблачных высей». Как патетически звучат тосты. «Впереди у нас вся жизнь». А кроны — последние. Утро. Что будет утром? Утром будет черствый рогалик. До утра далеко. Вечерами начинается головоломный бег. По вечерам мы убегаем от утра, словно боясь его, но у него для нас всегда припасены сюрпризы. Сегодняшнее утро лучше вчерашнего и хуже завтрашнего. Мы молимся утру. Мы призываем его, как выбившиеся из сил путники, и возлагаем на его алтарь последнюю мелочь, отложенную на трамвай. В конце концов, трамваи все равно ведь не ходят. Девчата даровые, за так. «Еще литр, пан шеф». Лучше всего выспишься в чужой постели.

— Вставай, дорогой.

Жофи срывает с меня одеяло.

Я потягиваюсь, зеваю и подхожу к окну.

— Знаешь, о чем я думаю?

— Я уже приготовила завтрак.

— Я думаю о саде Кошляка.

— Тебе абрикосового или клубничного джема?

— Такой дождь для него просто благодать. Другим неприятность, а этому черту все удача. Поливать не надо.

— Павол!

— Да?

— Павол Самель, ты слушаешь меня?

— Я слушаю тебя, Жофи.

— А что, если мы поженимся?

Она смотрит на меня взглядом, которого я не понимаю.

— Ты хочешь замуж?

— Дождь-то какой припустил.

— Ты в положении?..

— Если ты купишь кольца по триста пятьдесят крон, этого будет достаточно.

— Ради бога, скажи, ты в положении?..

— С чего бы, а?..

— Девочка, я тебя не понимаю. В твоих настроениях я разбираюсь еще хуже, чем во всех этих «ерах».

— Ты сделаешь, о чем я говорила?

— Я не люблю ходить по учреждениям.

— Возьми зонтик.

— В прошлый раз я не мог его открыть. Сошел с трамвая и не смог его открыть, хоть тресни.

Мы завтракаем. Чай — кипяток, но я торопливо глотаю его, чтобы поскорее убежать.

— Ты никуда не собираешься?

— У нас будет собрание.

Стоя перед зеркалом, Жофи расчесывает светлые волосы, закрывающие ей голые плечи.

— Сегодня вечером я приду с букетом.

— Вроде как жених?

— Как жених.

— Я надену кружевное платье.

— Зеленое?

— Нет, синее. Ты прекрасно знаешь, что у меня нет никакого зеленого платья.

Передо мной сияет радуга. На дворе дождь, а мне нужно быть осторожным и не задеть радугу, на которой висят бумажки: «Осторожно, окрашено».

— Не уходи.

— Ты хочешь, чтоб я еще побыл дома?..

— Ну хоть немножко.

Бывают такие безмятежные солнечные дни, когда Жофи не отпускает меня на работу и после завтрака мы возвращаемся в постель. А затем я, как провинившийся школьник, с пылающими ушами, сдавленным от стыда голосом бормочу жалкие слова, придумывая что-то в свое оправдание. Вот и сейчас, когда я поднимаю трубку ненавистного телефона и набираю номер Ренаты, меня обдает жаром.

— Это я…

— Да, я узнала вас по голосу.

— Я забыл предупредить вас вчера, что сегодня утром мне нужно пойти к зубному врачу.

— Это срочно?

— Я останусь без коронки.

Никакой коронки у меня, разумеется, нет, но не станет же Рената заглядывать мне в рот!

— Звонил Бухала.

— Ну и что?

С какой стати она докладывает мне об этом? Бухала звонит чуть ли не каждое утро. Все торопит, напоминает, велит сделать. Страка имел обыкновение все его распоряжения записывать на длинные узкие бумажки, вроде ресторанных счетов, и тут же созывал совещание. Он ничего не любил откладывать на потом, и все распоряжения сверху приводились у нас в исполнение с точностью до одного часа.

— Бухала вызывал вас.

— Меня?

Странно. Он всегда принципиально обращался исключительно к директору, а после его смерти — к Рауху.

— Бухала вызывал вас к себе.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас. Я так и сказала, что вы уже едете.

— Черт возьми!

Я кладу трубку и смотрю на Жофи.

— Что-нибудь случилось?

— Меня ждут в главном управлении.

— Скажите пожалуйста, какой он стал важный! Какой уморительно важный!

Я стою на трамвайной остановке и провожаю взглядом водяные потоки, несущиеся по желобам рельсов.

6

Главное управление размещалось в новостройке, куда переселилось всего полгода назад из временных деревянных бараков в предместье. Современное воздушное здание, представляющее собой легкую алюминиевую конструкцию с огромными окнами чуть ли не от пола. Лифт до сих пор не работает. Ждут какое-то особенное заграничное пневматическое оборудование. Поэтому на пятый этаж я поднимаюсь по широкой лестнице пешком.

Секретарши на месте нет. Я выглядываю в коридор и, поколебавшись, стучу в деревянную раму обитой двери кабинета Бухалы. Кабинет невероятно маленький, намного меньше секретарской нашей Ренаты.

Не выпуская из рук телефонной трубки, Бухала кивает мне, указывая на ярко-зеленое кресло, стоящее против него возле маленького круглого столика. Он бесконечно долго говорит по телефону, точнее, слушает, поддакивая кому-то, и мне становится неловко.

— Я подожду в секретарской.

— Нет, нет, сидите, — останавливает он меня, закрыв ладонью мембрану и не прерывая разговора. — Я сейчас кончу.