День Праха - [13]

— Н-да, действительно странное место! — невольно вырвалось у Ньемана, и Деснос утвердительно кивнула. Они вошли в левую галерею и зашагали по ней в ледяной тьме.

Наконец Стефани остановилась перед железной дверью и постучала. На дверной табличке значилось: «Медико-социальный центр Бразона. Пространство „Солидарность“». На стук никто не откликнулся. Она собралась постучать еще раз, когда позади них раздался голос:

— Вы поспели вовремя.

Высокий человек лет пятидесяти стоял, наполовину скрытый колонной. Он курил, подняв локоть так, словно держал не сигарету, а рупор.

— Я уже собирался сваливать отсюда, — добавил он.

— Это еще почему? — осведомился Ньеман.

— Да потому.

12

— Осточертел мне этот вонючий диспансер, я уже двадцать лет здесь оттрубил, а теперь на меня еще и вскрытия навесили!

Доктор Патрик Циммерман провел их в правое крыло здания, в помещение, где он, судя по всему, действительно готовился к отъезду. На полу стоял большой армейский чемодан, куда он начал складывать свои личные вещи, книги, безделушки и медицинские инструменты, сидя на перевернутом ящике. Одновременно он, не умолкая, жаловался и проклинал это гиблое место, пришедшее в полный упадок.

Нужно сказать, что внешность доктора заслуживала внимания: долговязый, облаченный в белый докторский халат, подпоясанный мягким шнуром, точно шлафрок. Его худое, измученное лицо, вероятно, неодолимо привлекало женщин — особенно если они любили про́клятых поэтов[24]. В довершение картины длинная полуседая прядь, ниспадавшая на левый глаз, придавала Циммерману вид романтического пирата.

Но главной оригинальной чертой доктора была его манера курить. Он держал сигарету между безымянным пальцем и мизинцем, прикрывая лицо остальными, когда затягивался. А между затяжками отрывисто кашлял. Словом, обреченный, но умирающий красиво. Как ни странно, это придавало ему вид сильной или, по крайней мере, героической личности — вылитый капитан, бесстрашно идущий ко дну вместе со своим кораблем.

— Собираетесь работать в другом месте?

— Ни в коем случае! Ухожу на пенсию.

И доктор пустился в рассказ о двадцати годах каторжной работы в этом вонючем диспансере, с нищенской зарплатой, без всякой благодарности со стороны пациентов, местных жителей… Кипя негодованием, он одновременно бережно укладывал в чемодан свои пожитки.

— Пора уступить место молодым! — мрачно заключил он.

Зал, где они находились, также выглядел своеобразно. Носилки, сваленные в кучу, саквояжи, переполненные заржавленными медицинскими инструментами, походные аптечки с полустертыми красными крестами, грязные операционные столы…

Но самым странным было здесь множество тропических растений в горшках, стоявших вдоль стены и подогреваемых старенькими лампочками на прищепках и алюминиевыми рефлекторами… Этим и объяснялась удушливая жара в зале — благодаря ей он не так походил на ледяные морги.

— Я не понял, кто вы по специальности — судебно-медицинский эксперт или педиатр?

— Ни то ни другое. Я врач-терапевт. Но местные жители приводили ко мне своих ребятишек, а у меня где-то завалялся старый медицинский диплом, позволявший практиковать. Самуэлем я согласился заняться только в качестве дружеской услуги.

Теперь Ньеману стало ясно, почему заключение врача выглядело халтурой. Все это было очень подозрительно. Беглое описание трупа, вскрытие, сделанное непрофессионалом: интересно, какова его роль во всем этом бардаке?

— Я внимательно прочел ваш отчет, — сказал он (что было неправдой — он только бегло проглядел его в машине). — Вы как-то невнятно сформулировали там причину смерти.

— Почему это — невнятно? — И Циммерман возмущенно вскочил. — При всем том, что ему свалилось на голову, тело превратилось в кашу. Конечно, я не смог точно указать истинную причину смерти, но там их было хоть отбавляй…

И тут Ньеман задал вопрос, который должен был вконец распалить доктора:

— Вы, кажется, упомянули в отчете о камне во рту убитого?

— Да, именно так.

— И сделали вывод, что это фрагмент потолочного покрытия?

— А что же еще?!

— Я видел фотографию уже очищенного тела. На его лице было лишь несколько синяков. Чем вы объясните, что кости черепа не разбиты?

Врач пожал плечами. Он снова присел над чемоданом, складывая в него тома «Плеяды».

— Я медик, а не специалист по физике масс, — буркнул он. — Скорее всего, рухнувшие обломки свода не попали в нишу, где стоял погибший, и таким образом пощадили его лицо.

— В таком случае почему же у него во рту оказался камень?

Циммерман поднял глаза, взгляд у него был довольно мрачный. Нетрудно было угадать, что́ он сейчас думает: «Еще один коп, вообразивший себя врачом!»

— Понятия не имею, — пренебрежительно ответил он. — Наверно, осколок, отлетевший от большого камня при падении.

— Возможно, но тогда почему не были повреждены десны и зубы? Ведь в вашем отчете написано, что рот остался нетронутым.

— И это правда. — Врач встал и закурил новую сигарету. — Ну а вы сами что об этом думаете? — спросил он наконец с наигранным интересом.

— Думаю, что сначала Самуэля могли убить и только потом вложили ему в рот камень, перед тем как вызвать обрушение свода, чтобы изобразить несчастный случай.