День после ночи - [51]

Не прошло и нескольких минут, как пульс пришел в норму. Леони медленно вытащила булавку, сдавила крошечную ранку, собрала мизинцем теплую кровь и лизнула соленую каплю – в точности так, как она не раз проделывала в борделе. Ведь именно там она придумала этот безмолвный ритуал наказания и очищения.

Она не торопилась. Восемь уколов: сначала одна ступня, потом другая; последний – самый болезненный – между безымянным пальцем и мизинцем. Леони прислонилась спиной к койке и закрыла глаза, смакуя момент передышки, – момент, когда она была наиболее близка к умиротворению.

Алица нашла ее утром, на полу: она мирно спала, прижавшись к полу щекой, полностью одетая, в аккуратно зашнурованных башмаках, зажав ладони между коленями.

Понедельник, 8 октября

Раннее утро было у Шендл любимым временем суток. Ей нравилась короткая прогулка от барака до кухни, когда воздух еще прозрачен и неподвижен и в нем не висит пыль, поднятая сотнями ног. Ей нравилось, что горы каждое утро бывают разного цвета – то серыми, то голубыми, то золотистыми, в зависимости от облаков и высоты солнца над горизонтом.

Но этим утром она видела только землю у себя под ногами.

Всю ночь Шендл мучили кошмары. Она все время куда-то бежала – сначала за поездом, потом за ребенком, потом еще за чем-то, чего уже не вспомнить. А с тех пор, как проснулась, ей не давал покоя вопрос: кто покинет Атлит, а кто нет. Надо во что бы то ни стало добиться ответа от Тирцы и Натана. Шендл не позволит им прогнать ее, как вчера. Она с места не сойдет.

Натан с кружкой в руках уже торчал на кухне. Прислонясь к разделочному столу, он наблюдал, как Тирца нарезает огурцы.

– Доброе утро, товарищ, – поздоровался он. – Где вы были? Мы тут уже давным-давно работаем не разгибаясь.

Тирца сердито взглянула на него. Под глазами у нее залегли темные круги: она явно гоже не очень хорошо спала.

– Побег сегодня ночью, – сообщила она.

– Сегодня? – переспросила Шендл. – Иракцы сегодня бегут?

– Не только они, – встрял Натан. – Все. Весь лагерь.

– Но тут же... – Шендл быстро подсчитала в уме, – тут человек двести как минимум.

– Да, – кивнул Натан. – Громкое будет событие. Ты, разумеется, – старшая по бараку. Инструкции получишь позже.

– Спроси, что она думает о Мире из барака С и Регине из барака D, – подсказала Тирца.

Шендл понимала, что лыбится как идиотка, но ничего не могла с собой поделать.

– Так что ты думаешь? – послушно повторил Натан. – На них можно положиться? Они умеют хранить тайны? Другие их будут слушать?

– Обе надежные, – подтвердила Шендл. – А вот с малышами придется повозиться, сам понимаешь.

– Смотрите, как она разволновалась! – усмехнулся Натан. – Я-то думал, ты будешь на седьмом небе. Даже на поцелуй рассчитывал.

– Так каков план? – Шендл решила не обращать внимания на его призывно вытянутые губы. – Как ты охранников уберешь? Что с транспортом? Куда двинемся?

– Расслабься, радость моя. Мы обо всем позаботимся. Твое дело – разбудить всех, помочь им одеться и быстренько, без шума, вывести из лагеря. Зайдешь перед обедом, все, что нужно, я тебе расскажу.

– Ну все, пока достаточно. – Вручив Шендл тарелки с сыром и помидорами, Тирца отправила ее в обеденный зал.

Шендл села за стол, не замечая никого вокруг. Ее мысли пустились вскачь: купание на пляже в Телль-Авиве, сбор апельсинов в кибуце, прогулки по узким улочкам Иерусалима.

Леони поводила рукой перед носом Шендл:

– Эй, о чем задумалась?

– Ни о чем.

– Меня не проведешь. У тебя вид, как у кошки, поймавшей жирную мышь. Ты что, влюбилась?

– Не смеши.

Шендл обвела комнату пристальным взглядом. Достаточно ли хорошо Мира владеет ивритом, чтобы общаться с Пальмахом? Хватит ли у Регины выдержки, если что-то пойдет не так? Это, впрочем, ко всем относится.

Ах, если бы только Шендл могла обсудить это с Малкой, любимым товарищем по оружию и великим знатоком человеческих душ. Шендл и Вольф называли ее Психологом. Перед каждой ответственной операцией Вольф всегда спрашивал совета у Малки – кого взять с собой, кому доверять. Вольф признавал, что склонен верить худшему о людях. Хотя, вероятно, ему удалось бы уломать охранников в Атлите открыть ворота во имя светлого сионистского будущего или во имя Аллаха – одним словом, во имя того, во что они верили. Его прозвали Дипломатом.

«А я была Старушкой, – думала Шендл. – Я замыкала строй, я всегда во всем сомневалась, перед опасной вылазкой я заставляла их перепроверить все данные. Я не давала им забыть, что они смертны».

Шендл и Леони ели молча, каждая углубилась в свои воспоминания. Все за столом заметили это, и Теди спросила:

– Вы что, поругались?

– Ничего подобного, – возразила Шендл с неестественной веселостью. – Ладно, пора убирать со стола. Увидимся.

– А ты? – Теди подсела поближе к Леони, пытаясь угадать ее настроение. – Тебя сегодня в бараке не было. В лазарете ночевала?

Леони кивнула.

– Надо было мне тоже. Я опять почти не спала. Из-за того, что я тебе сказала про свое... ну, про то, как она воняет...

При упоминании о Лотте Леони вскочила.

– Мне надо о ней с Алицей переговорить.

Теди посмотрела, как Леони спешно покидает столовую, и пожалела, что рассказала о своем обостренном обонянии. Вдруг Леони теперь донесет медсестре, что Теди чокнутая и ее надо держать взаперти? Или это беспокойство на пустом месте? Сегодня все какие-то к нервные, наверное, из-за этих несчастных, запертых в бараке. И все-таки Теди не могла не волноваться из-за того, что о ней подумает или скажет Леони. Нужно с ней поговорить, пусть даже для этого придется сходить в лазарет. Хотя никакие дезинфицирующие растворы, спирты или хлорка не могли перебить резкий запах панического ужаса, царивший там.