День первый - [2]

«Что за плавлавка? Ладно, потом».

За переборками звякало. Значит, кто-то еще есть на пароходе. И точно: из машинного отделения вылетел черный берет, за ним выскочил тоненький чумазый парнишка. Присел, прикрыл беретиком макушку, склонил по-цыплячьи голову, зачем-то провел пальцем по Лешипому ботинку.

— Не жмут?

— Нет, — растерялся Алеша.

— Коля, — вставая, протянул чума пик руку. — Заместитель механика по тяжелым маслам.

Голос звенящий, струпный.

— Нико-олай, — прогудели внизу, — Инструмент слева за дверью.

— Несу-у, — пропел заместитель механика и поманил Алешку к себе.

— Давно на флоте? — шепотом спросил.

— Первый год, — тоже шепотом ответил Алеша. — А что?

— Понимаешь, старпом на меня злой, а тебе не откажет. Попроси левый кнехт сдвинуть на двести девяносто дециметров, скажи — механик велел: центровка нарушена, машину никак не запустим. Мне одному не под силу. Вона идет.

— Александр Ионыч! — послушно повернулся Алексей в дверной проем, где завиднелась серая шапка. — Механик просил левый кнехт осадить… Ах ты! — кинулся он за юркнувшим вниз масленщиком.

— Га-га, гы-гы, хо-хо-хо, — зазвенело, затыкало внизу от хохота.

«Ну погоди, Коля!»

Алешка сам развеселился от немудреной «купли», но, увидев ленивую ухмылку старпома, покраснел. Уже молча взял у него ведро с белилами, кисть и полез на мостик. Дернул дверь рубки. Заперто.

Красить трубу он начал с береговой стороны, чтобы работа виделась издалека. Не очень удобно держаться одной рукой за стремянку, другой ровно вытягивать белые полосы вдоль трубы. Робкое апрельское солнце к полудню раскалилось, и роба плотно держала тепло горячего тела. Даже душновато стало. Алеша поглядывал на соседние пароходы, где тоже завозились с покраской, на необлачное тугое небо. Ни одной чайки. Только вороны шебутились над старыми тополями близ кирпичных заводских цехов. Оттуда к берегу прямым курсом на «Командор» правила череда парией. Пять… нет, шесть человек. Алексей перетащился на другую сторону мостика, поглядывая на подходивших и изредка на старпома. Тот сидел враскоряк ка бухте с куском каната в руках. Пяток струганых палок, похожих на черенки для лопат, аккуратной стопкой лежали у правой ноги.

Первые — в промасленных спецовках — быстро поднялись на пароход, кивнули Корпикову и исчезли. Видно, машинная команда. Трое потоптались на гальке, потом длиннорукий обветренный нахальнее. А последний, в длиннополом плаще, такой же рослый, только крепче сбитый и лицом нахальнее. А последний, в Длиннополом плаще, выпростав руки из карманов, отошел как для разбега, ухнул, надвинул до веснушчатых круглых щек мятую серую шляпу и по шаткой лесенке сходней добежал до борта. Спрыгнул на палубу, сел на кнехт и победно сдвинул шляпу: «Вот вам!»

Конечно же, это Корытов. Ох и надоел он Алексею! На курсах рядом все старался сесть, ухитряясь спать с вытаращенными прямо на преподавателя глазами, после занятий семенил сбоку, в столовой норовил лишним за столом. И на «Командор» выпросился следом за Алексеем. Появился он на четвертый или пятый день занятий: в середине урока по лоции вдруг скрипнула классная дверь, на пороге вырос похожий на гнома парень в сатиновых пузырчатых брюках. Нос круглый, щеки круглые, глазки изумленные, губы крендельком. Сунулся на шажок в класс и выдохнул потрясенно, будто никогда не видел столько взрослых за партами:

— Ба-а!..

И почему-то надел корявую шляпу, которую держал в руках.

Вот он здесь. Нахальный парень крутанул корытовскую шляпу, легонько прихлопнул ее. Потопал каблуком о палубу, послушал звук. Сел рядом со старпомом и игриво толкнул его плечом, как бычок на лужайке:

— Филоним? Где шеф?

— Ты кто? — оторвался Корпиков от разобранного на пряди каната и пожевал губами.

— Матрос Соломатин и матрос Пархомович. А это — Корытов — никто. Аромашевский скотник-самоучка.

Старпом долго простодушно глядел в черные бусинки глаз «самоучки».

Они друг другу не понравились.

— Команда? — Корпиков вздохнул, отложил работу, сдвинул шапку на лоб. — Капитан велел вам палубу убрать.

— Всю? — усомнился Соломатин.

— Всю-всю, — успокоил его Корпиков. — Потом переборки вымыть. Да красить зачнем. Как вон…

Алешка спрятался за трубу.

Соломатин поскоблил взглядом мостик, потом Корпикова.

— Кра-асить… А ты?

— А я помогу, если что…

— Сторожишь? Правильно. А переодеться не во что? Или домой сбегать?

— В красном уголке робы. Меряйте.

Ребята гуськом перешли к левому борту. Соломатин помял пальцами плечо Корытова:

— Тебе бы, Гена, такую работу — сторожить. А ты в рулевые подался. Угробишь нас на повороте.

Алешка слез со стремянки и на цыпочках перешел к краю мостика — послушать.

— Ну, какой ты рулевой? Рулевой должен быть находчив, силен, здоров. Возьми меня!

Алеша обежал веселым взглядом корабельные надстройки, над которыми уже парадно белела наполовину выкрашенная труба. Рубку кто-то привел в порядок раньше. Правда, вот здесь, у окна, надо мазнуть кистью по огрехам. А с верхней, дублерной, придется повозиться: стремянка не достанет. Алексей оглядел высокую, похожую на голубятню, надстройку. «Пожалуй, можно приспособиться. Сбоку достану со штормтрапа, а впереди… впереди…»