День независимости - [19]

Собственный мой подход ко всем подобным делам и, в частности, к истории с Маркэмами состоит в том, чтобы со всей ясностью дать понять, у кого я состою на жалованье (у продавца), что мое дело – познакомить клиентов с нашими местами, а там уж пусть они сами решат, хочется ли им здесь жить, а после воспользуются моей готовностью продать им, собственно говоря, дом. Кроме того, я стараюсь внушить им, что продаю дома так, как хотел бы, чтобы один из них продали мне: не обращаясь во флюгер; не излагая воззрения, в большую часть которых не верю; не показывая клиенту уже виденный им и не понравившийся дом, притворяясь, будто ни того ни другого не было; не уверяя, что дом «интересен» или «обладает потенциалом», когда сам считаю его изрядной дырой, и, наконец, не пытаясь заставить людей поверить в меня (не то чтобы мне совсем уж верить нельзя – просто я не напрашиваюсь на это), но прося их верить в то, что им дороже всего, – в самих себя, в деньги, в Бога, в стабильность, в прогресс или просто в дом, осмотрев который они решат поселиться в нем, потому что он им по душе, – и соответственно поступать.

В целом к сегодняшнему дню Маркэмы осмотрели сорок пять домов – приволакиваясь из Вермонта и уволакиваясь в него с видом все более хмурым, хотя многие они видели лишь из окна моей машины, медленно ехавшей вдоль бордюра. «Вот в этом сортире я жить точно не стал бы», – сообщал Джо, злобно глядя на дом, к которому я их привез. «Вы попусту потратите здесь время, Фрэнк», – сообщала Филлис, и мы уезжали. Или же она говорила мне с заднего сиденья: «Джо не переваривает оштукатуренные дома. В Аликиппе он как раз в таком и вырос. К тому же нам не хочется делить с соседями подъездную дорожку».

И это были неплохие дома. Определенно не из тех, что «нуждаются в починке» или «просто требуют немного любви», не «мечта рукодельника» (да в Хаддаме такие и не водятся). Я не показал им ни одного дома, в котором они не смогли бы без особо тяжких трудов начать втроем новую жизнь, показанные мной дома требовали лишь недорогого ремонта да немного пространственного воображения.

Маркэмы застряли на том, с чего начали в марте, – они все еще не совершили покупку, не назвали свою цену, не выписали чек на сумму задатка и даже не осмотрели хотя бы один дом дважды, а вследствие этого впали в уныние, поскольку близилась знойная середина лета. Что касается моей жизни, я за это время удачно продал восемь домов, показал тридцати разным людям сотню других, провел с детьми несколько уик-эндов на Побережье, посмотрел (лежа в кровати) полуфинал, открытие сезона на «Ригли», открытый чемпионат Франции по теннису и три Уимблдонских тура; ну а если говорить о делах более значительных, то наблюдал, как уныло и со скрипом тянется президентская кампания, пережил свой сорок четвертый день рождения и понял, что мой сын понемногу становится и для себя, и для меня источником тревоги и огорчений. А помимо того, в эти временные рамки вместились два крушения пассажирских авиалайнеров (вдали от наших берегов); Ирак потравил кучу курдских крестьян; президент Рейган посетил Россию; на Гаити состоялся переворот; центр страны поразила засуха, а «Лейкерсы» победили в чемпионате НБА. Жизнь, как говорится, продолжалась.

Между тем Маркэмы начали «грызть ногти» при мысли о кинопродюсере, который жил теперь в доме их мечты и, по уверениям Джо, продюсировал порнофильмы с участием местных подростков. Кроме того, выходное пособие, полученное Джо от вермонтской социальной службы, как пришло, так и ушло, да и деньги, которые он отложил на отдых, тоже подходили к концу. У Филлис, к большому ее испугу, появились болезненные и, возможно, зловещие женские проблемы, которые заставили ее ездить среди недели в Берлингтон ради сдачи анализов, двух биопсий и разговоров об операции. «Сааб» их начал перегреваться и плеваться во время поездок Филлис и Сони в танцклассы Крафтсбери. И, как будто этого было мало, друзья Маркэмов возвратились из посвященного геологическим штудиям отпуска на Большом Невольничьем озере, и Джо с Филлис пришлось вернуться в их изначальный, давно покинутый дом, по-прежнему принадлежащий им, и начать подумывать о государственном пособии.

Маркэмы столкнулись также с высоким уровнем неизвестности, неотделимым от покупки любого дома, – неизвестности, которая почти наверняка сказалась бы на всей их жизни, даже если б они были богатыми кинозвездами или клавишниками «Роллинг Стоунз». В конечном счете покупка дома частично определяет пока неизвестный нам предмет наших дальнейших забот: то, какой вид из эркерного окна мы получим (или не получим), где именно мы будем ругаться или любиться, где и в каких условиях почувствуем себя попавшими в расставленную жизнью ловушку или защищенными от бури, где будут во благовременьи погребены самые одухотворенные (пусть и сильно переоцененные) составляющие наших личностей, где мы сможем умереть или заболеть так, что станем желать себе смерти, куда вернемся после похорон или, как я когда-то, развода.

А оставляя в стороне эти еще неведомые им обстоятельства, следует помнить и о том, чего они пока не знают о самом доме, и о чреватой будущими печалями уверенности, что узнают они это, лишь когда подпишут все документы, войдут в дом, закроют за собой дверь и поймут: этот дом – их. И немного погодя узнают много чего другого и, возможно, малоприятного, а ведь им не хотелось, чтобы оно – неведомое, но предвкушаемое – дурно сказалось на них или на ком-то из тех, кого они любят. Временами я просто не понимаю, зачем люди покупают дома, да и, коли на то пошло, вообще делают что бы то ни было, содержащее осязаемое вероятие сесть в лужу.