День «N». Неправда Виктора Суворова - [83]

Корпусной комиссар остановился… В голосе члена Военного совета едва уловимая растерянность:

— Кто вам приказал отдавать территорию? Что вы мелете? Генерал Рябышев, докладывайте.

Дмитрий Иванович докладывает. Член Военного совета вышагивает перед нами, заложив руки за спину… Он смотрит на часы и приказывает Дмитрию Ивановичу:

— Через двадцать минут доложите мне о своем решении.

Он быстро отходит к машине, а мы втроем: Рябышев, Цинченко и я — садимся у пня, на котором так и лежит придавленная двумя камнями карта. У Дмитрия Ивановича дрожат руки и влажно блестят глаза.

Корпусной комиссар не дал времени ни на разведку, ни на перегруппировку дивизий. Чем же наступать?

Рябышев встает и направляется к вышагивающему в одиночестве корпусному комиссару.

— Корпус сможет закончить перегруппировку только к завтрашнему утру.

Член Военного совета от негодования говорит чуть не шепотом:

— Через двадцать минут решение — и вперед.

— Чем же «вперед»?

— Приказываю немедленно начать наступление. Не начнете, отстраню от должности, отдам под суд.

…Приходится принимать самоубийственное решение — по частям вводить корпус в бой.

…Создается подвижная труппа в составе дивизий Васильева, полка Волкова и мотоциклетного полка. Основные силы закончат перегруппировку и завтра вступят в бой.

— Давно бы так. — Член Военного совета исподлобья смотрит на Дмитрия Ивановича. — Когда хотят принести пользу Родине, находят способ…

Рябышев молчит. Руки по швам. Глаза устремлены куда-то поверх головы корпусного комиссара.

Член Военного совета прикладывает узкую белую руку к фуражке.

— Выполняйте. А командовать подвижной группой будет Попель.

Корпусной комиссар поворачивается ко мне:

— Займете к вечеру Дубно — получите награду. Не займете — исключим из партии^[564] и расстреляем…»^[565]

Таким вот образом «ставил» себя корпусной комиссар Вашугин. Только «двадцатиминутные» его приказы стоили большой крови.

Подвижная группа Попеля устремилась вперед, ворвалась в Дубно и была блокирована там немцами. Из трехсот с лишним танков назад к своим пробились… два! Узнав об этом, Вашугин застрелился. Возможно, его мучили угрызения совести. Но не могу исключить и того, что после разгрома 8-го мехкорпуса члену Военного совета померещилось вдруг, как кто-то, может быть, самый главный, поинтересуется, за сколько продался он, бывший корпусной комиссар Вашугин.

Этого жесткого неглупого человека, судя по всему, мало волновала судьба окружающих. Перед поездкой в мехкорпуса он зашел к Хрущеву. Предложил написать Сталину, чтобы последний заменил командующего Юго-Западным фронтом Кирпоноса, который якобы слаб и «совершенно непригоден для выполнения функций командующего»^[566]. При этом называлась кандидатура Пуркаева, которого накануне Вашугин, по существу, обвинил в трусости^[567]. Да и когда окружение группы Попеля и плачевное состояние всего 8-го корпуса стали свершившимся фактом, этот потерявший самообладание человек, перед тем как покончить с собой, говорил окружающим, что мы — погибли. Что все идет, «как во Франции»^[568]. Готовил он себя явно к другой войне, в которой корпуса после накачки командного состава пошли бы вперед, искрошили немцев и подтвердили бы его, Вашугина, право безоговорочно распоряжаться судьбами и жизнью тысяч людей. А получилось иначе. Корпуса пошли и как танковые соединения… перестали существовать. Но у нас ведь не бывает, чтобы не было виноватых. То, что могли предложить Мехлис, Вашугин, некоторые другие, для этой войны не годилось. После незаслуженных оскорблений, отчаявшись и сжав зубы, можно пойти в атаку и даже отбросить врага, но воевать, находясь под стрессом, воевать не неделю, не месяц — четыре долгих года невозможно. Нет таких людей, чтобы выдержали.

Видно, понял товарищ Вашугин, что фронту все меньше требуются надсмотрщики и все больше — грамотные, инициативные командиры всех степеней и званий. А до тех пор, пока все наносное, порожденное и обусловленное чисткой сохранится, события действительно будут развиваться, «как во Франции».

Та армия, неизменным атрибутом которой являлся Вашугин, обречена была на поражение. Но уже рождалась в муках бесконечного отступления новая армия. Тоже со спецификой, с известными издержками… Не без самодурства. Но главное, боеспособная. Та, что, в конце концов, зацепилась раз, другой, уперлась окончательно и неудержимо двинулась на запад. Та, в которой приказ вводить в бой танковые полки по частям просто не мог быть отдан.

А может, и совесть заговорила у человека. Посчитав себя виновником произошедшего, по сути, виновником гибели людей, сам себя осудил. И сам привел приговор в исполнение. Бывало и такое.

Всякое бывало.

Бытует мнение, что «отступления от социалистической законности» держали в узде и непосредственно касались лишь нерадивых начальников и простых людей якобы «не трогали». К сожалению, это не так, к тому же все это неизбежно спускалось вниз и расцветало там пышным цветом. Психика людей если и не была заметно деформирована, то, вне всякого сомнения, приобретала определенную специфику. Армию это затронуло даже в большей степени.