День минотавра - [3]

Тея показала ему кулак и, притворившись рассерженной, покачала дерево и зарычала, как сердитый лев. Это было частью их игры. Но она все же оставалась Теей, не ощущая в себе ничего львиного. Когда Икар превращался в медведя, он ревел, ходил крадучись, и ему по-настоящему хотелось меда, ягод и рыбы. А рассудительная Тея даже в раннем детстве не любила притворяться кем-нибудь другим.

– Зачем же мне притворяться, что я дельфин? – однажды спросила она у своего товарища по играм. – Я – Тея.

Это нельзя было объяснить самодовольством или недостатком воображения, это было что-то вроде невысказанного признания, спокойной благодарности за дары Великой Матери.

Раньше Главк всегда бросал корзинку к ее ногам и она, с радостью переставая быть львицей, вознаграждала его фиником или медовой лепешкой. Но сегодня Тея упала на землю среди цветов, будто сорвавшись с дерева, съежилась и заплакала. Это уже не было частью их игры. Она слышала разговоры слуг и заметила, как они перешли на шепот при ее приближении и внезапно замолчали, когда она попыталась с ними заговорить. Она видела, как напряжен был ее отец, когда он в последний раз приходил из Кносса. Он был неестественно бледен, и шрамы казались открытыми ранами. «Если отец придет, – подумала она, – я не отпущу его обратно в Кносс. Я оставлю его в безопасности здесь, с нами, в Ватипетро. Если он придет…»

Главк слез с дерева, поставил корзинку Tee на колени и, приветливо бормоча, обнял за шею. Тея посмотрела на него с удивлением. Хотя ей было только шестнадцать, она привыкла утешать всех сама. Она быстро вытерла слезы голубым льняным платком с летучими рыбками на кайме и вновь стала собирать цветы.

– Это для моего отца, – сказала она Главку. – Как тебе кажется, они понравятся ему?

– Если стену проломят, – сказал отец в прошлый раз, – идите с Икаром к катапульте. Тебя Мирра пристегнет ремнями к доске, вырезанной в форме кефали[5], а Икар прижмется к твоей спине и будет держаться. Во время полета вы сможете изменять направление, подниматься или опускаться, меняя положение тел. Направляйтесь к горам. Что бы ни случилось, постарайтесь не приземляться в Стране Зверей.

Он замолчал. Было произнесено вслух запретное название – та часть острова, где он когда-то встретил их мать. Непонятно, сказал ли он это со страхом, с мучительной тоской по давно утраченному или с боязнью, что его дети, как и он, обретут и потеряют.

– Приземляйтесь только после того, как перелетите лес. Если всем телом податься вперед, можно посадить аппарат. Там живут добрые люди, они вас примут.

Тея посмотрела в ту сторону, где за крышами северной части дворца виднелись пологие склоны горы Юкты, преграждавшие путь на Кносс; с моря они напоминали спящее божество. Ахейские захватчики пойдут с моря и обогнут гору. На западе были холмы, покрытые оливковыми рощами и виноградниками, постепенно переходящие в горную гряду Иды, и Страна Зверей – леса, о которых никто не упоминал без содрогания и куда никто не заглядывал; кухарка, сторож и садовник говорили, что там живет минотавр – бык, который ходит, как человек. «Постарайтесь не приземляться в Стране Зверей». Она не забудет предупреждение отца.

Мирра стремглав вбежала в сад. В ту же минуту Тея услышала под стенами шум. Топот ног, бряцанье оружия, уверенные голоса мужчин, казалось, стремившихся всем объявить о своем приближении.

– Ахейцы, – задохнулась от ужаса Мирра. – Нужно идти к планеру.

Мирра была чернокожей ливийкой, рабыней, родившейся на Крите, и боялась всего на свете: обезьян, змей, летучих мышей, незнакомых людей. Ну а уж что касается ахейцев – то, по ее мнению, это великаны, которые варят своих пленных в оливковом масле и съедают их до последней косточки. Тея не знала, сколько ей лет, и вряд ли это знала сама Мирра. Пятьдесят? Шестьдесят? Лицо ее было гладким, как у девочки, и только когда ее охватывал ужас, оно покрывалось морщинами, глаза вылезали из орбит и, казалось, готовы были лопнуть, как перезревшие фиги.[6]

Мирра схватила Тею за руку, будто желая успокоить, но получилось так, что более мужественная Тея стала успокаивать ее саму:

– Стены крепкие. Может быть, нам и не понадобится планер.

Но про себя она подумала: «Ахейцы идут с моря и из Кносса. Была битва, отца, наверное, уже нет в живых».

Тея быстро поднялась по ступенькам на крышу и оглядела оливковую рощу, расположенную между домом и горой Юктой. Серебристые ветки деревьев, которые сгибались под тяжестью плодов, блестели на солнце, как крылья стрекозы. Но блестели не только деревья. Воины (их было около сотни) двигались через рощу. Защищенные кожаными туниками, бронзовыми кирасами и шлемами с гребнем, со щитами из бычьей кожи, они несли мечи и копья, а бороды их были такими жесткими и острыми, что, казалось, сами могли служить оружием. Свирепые, ощетинившиеся русобородые убийцы. К счастью, дом окружала стена, и он мог выдержать осаду. Ворота были срублены из кедра, а из боковых башен можно было в относительной безопасности отбиваться от нападающих.

Но оказалось, что в башнях никого нет. Рабы и слуги стали убегать из дома и потянулись по мощеной дороге к оливковой роще. Они несли дары завоевателям и сгибались под тяжестью амфор с вином, желтых сыров на блюдах из чеканного золота, плетеных корзин, доверху наполненных льном и шерстью. Первым порывом Теи было побежать за ними, назвать каждого по имени и приказать вернуться – Тисбе, которая соткала ей юбку, привратнику Сарпедону, называвшему ее «зеленокудрая», Андрогея… Они, конечно, послушаются, ведь они, наверное, любят ее, и она их тоже. Нет, времени больше нет. Надо успеть найти Икара.