День матери - [2]
Лариса Дмитриевна настроена воинственно. Ей хочется кого-нибудь обругать, у нее раздуваются ноздри и чуть подрагивает нижняя губа. От этого кажется, что она очень голодна и готова съесть все, что увидит. Я волнуюсь за гренки. Лариса Дмитриевна надевает очки с привязанной к дужкам веревочкой, чтобы носить их на груди, как ожерелье, и не терять, и начинает издалека. Сначала она ругает Эдика, еще одного нашего жильца. Эдик – наркоман. Лариса Дмитриевна, правда, не вполне понимает, что он наркоман, поэтому ругает Эдика за то, что он бездельник.
Наркотики занимают у Эдика все время, и у него совершенно нет возможности совмещать их с работой, но я не решаюсь объяснить это Ларисе Дмитриевне.
Не переставая ругаться, она берет тарелку и ножик с вилкой. Добравшись до мамы, она ругает ее за то, что мама поздно встает, толком нигде не работает (тут Лариса Дмитриевна снова вспоминает об Эдике и немного отвлекается), не занимается моим воспитанием и состоит в непонятных отношениях с моим папой, который то живет тут, то не живет, и это, конечно, тоже безобразие.
Лариса Дмитриевна уже помыла руки и сидит за столом. Дойдя наконец до меня и обругав за неопрятный вид вкупе с тупостью и потерянностью молодого поколения вообще, Лариса Дмитриевна умолкает и смотрит укоризненно: мол, я собираюсь обедать, не смотри мне в рот. Я в последний раз окидываю взглядом гренки и желаю Ларисе Дмитриевне приятного аппетита.
В коридоре меня ловит Эдик. Он интересуется, где сейчас находится Лариса Дмитриевна, выясняет, что она на кухне, и вздыхает – ему бы тоже надо наведаться на кухню, но пока там Лариса Дмитриевна, ему этого никак не сделать. Эдик похож на очень худого и длинного дядюшку Ау. Раз не получилось с походом на кухню, Эдик пробует одолжить у нас с мамой денег. Я категорически ему отказываю, проявляя всю твердость, на какую способен. Поясняю Эдику, что он и так уже не платит нам за свою комнату, причем довольно долго.
На самом деле не платит он легально, то есть мама в курсе и не против. Дело в том, что Эдик несколько лет подряд непрерывно занимается мучительным духовным поиском и параллельно – неопределенным видом искусства. Мама, видя в Эдике родственную душу, искренне его жалеет, считая, что два работника творческого труда, живущие под одной крышей, должны непременно помогать друг другу. Услышав вежливый, но твердый отказ, Эдик на меня обижается. Он говорит, что во мне очень много негативной энергии, и удаляется в свою комнату. Я стучу в нашу комнату; стучу, потому что вдруг мама еще одевается. Оказывается, что в одевании она совершенно не продвинулась, – она просто вывалила большую часть своей одежды из шкафа на кровать и частично на пол и стоит теперь перед этой кучей свитеров, платков, напоминающих юбки, и юбок, напоминающих платки, с крайне недовольным видом.
– Кеша, – говорит мама, – никуда я не пойду.
Она поворачивает голову влево, наклоняет ее и тянет пальцами за образовавшийся маленький второй подбородок.
– Я урод, – говорит мама.
Я уверяю маму, что это неправда. Это действительно неправда. У мамы очень доброе лицо, она стройная и высокая, и еще у нее очень красивые рыжие волосы; они вьются и занимают много пространства – целая копна.
Мама рассеянно кивает, она меня уже не слушает и озабочена чем-то другим.
– Принтер, – говорит она. – То ли краска кончилась, то ли еще что. Надо распечатать новые стихи, Лене показать.
Леня – это Леонид. Мой отец. Мы должны встретиться с ним и вместе пойти праздновать мой день рождения в Макдоналдс. Я не знаю, почему оба моих родителя решили, что надо идти именно в Макдоналдс. Видимо, им показалось, что любой двенадцатилетний ребенок должен любить подобные вещи. Я решил не заострять на этом внимание, главное, что должен был прийти папа, которого мы не видели уже больше полугода, а где с ним встретиться – не так уж это и важно.
– Можно распечатать стихи в копи-центре, – говорю я, начиная волноваться по поводу того, что мы и вправду можем в итоге никуда не пойти. – Ты очень красивая, – поспешно добавляю я.
Мама все так же рассеянно кивает. Я понимаю, что опасность миновала.
В конце концов мы все же оказываемся в Макдоналдсе с распечатанной для папы новой подборкой стихов. Мама сидит за столиком, погруженная в стихи, шевелит губами – перечитывает. За соседним столиком парень пытается укусить гамбургер, но гамбургер многоэтажный, а парень сидит с девушкой, которая аккуратно берет по одному ломтику картошки из коробочки и не менее аккуратно макает ломтики в кетчуп. Парень в трудном положении. Он удручающе смотрит на гамбургер и откладывает его в сторону.
Папа приходит не один. Он с девушкой. Девушку зовут Рита. Она хихикает и держит папу за руку, даже когда они садятся к нам за столик. Я стараюсь не смотреть на маму, но, и не глядя на нее, знаю – мама в ярости. Еле слышно пробормотав «здравствуйте», мама надолго замолкает. Папа не понимает, что он зря привел с собой Риту. У него хорошее настроение, он наливает в стаканы с кока-колой коньяк, который достает из внутреннего кармана куртки, и поздравляет меня с днем рождения. Рита присоединяется к поздравлению, ко мне она обращается как к совсем маленькому мальчику, думает, видимо, что мне лет пять.
