День лжецаря - [3]

В аллее стояла когорта шерданской стражи из личной гвардии фараона, состоявшей из бывших врагов Египта, «народов моря». При них были носилки — нарядные, с четырьмя парами носильщиков, в одежде которых он опознал цвета фараона.

Симеркет увидел у ворот и Кийю, жену Ненри. По тревожному выражению их лиц он понял, что они взволнованы. Кийя прижимала к груди Хьюни — ребенка, которого Найя оставила Симеркету на воспитание. Темные глаза малыша были полны страха.

— Вот наконец и мой брат! — воскликнул Ненри, лицо его нервно подергивалось.

Старшин охранник обернулся к подошедшему Симеркету:

— Господин Симеркет?

Симеркет молча кивнул.

— Фараон требует вашего присутствия в храме Джамет.

Симеркет проглотил слюну, пытаясь обрести дар речи.

— Могу ли… могу ли я узнать зачем?

— Мне сказано, что для вас есть послание из Вавилона. Фараон ждет вас немедленно.

Он бы упал, если бы охранник, подскочив, не удержал его. Когда его сажали на носилки, он бросил горестный взгляд на Ненри и Кийю и, когда носильщики подняли носилки, почувствовал, как рука Ненри сжала его плечо.

Протягивая ему для поцелуя Хьюни, Кийя едва слышно прошептала:

— Да пребудут с тобой боги, Симеркет!

Он знал, что для богов было уже слишком поздно; то, чего он боялся, свершилось. Он обратил свой взор на храм Джамет.

Спустя некоторое время Симеркет стоял у зарешеченного окна в личных покоях фараона, разбирая расплывшиеся от влаги слова, начертанные на куске ломкой коры пальмы. Первое, что удалось разобрать, сжало ему сердце:

…атакованные исинами.

Кто такие исины — и кто написал это письмо? Следующие несколько слов ничуть не помогли:

…дом Менефа… принц Элама… Найя…

У него перехватило дыхание. Единственное слово, которое легко читалось, было самым страшным из всех — убийство.

И наконец он сумел разобрать подпись, вымазанную грязью и едва видимую — Рэми.

Он поднял голову. Окруженный писцами и слугами, Рамсес IV сидел на троноподобном стуле в дальнем углу залы. Возле него стоял какой-то мужчина, по виду чужеземец. Была зима, температура с каждым днем поднималась все выше, но царь Египта был закутан в тяжелую вышитую накидку из красной шерсти, и повсюду излучали тепло угольные жаровни.

— Вашему величеству известно содержание письма? — хрипло спросил Симеркет.

Фараон кивнул и сделал жест чужеземцу сесть в кресло.

— Мой двоюродный брат Илайбер привез мне его вчера вечером. Мы вместе читали, насколько это возможно.

Симеркет вглядывался в лицо чужака. Действительно, фараон и иноземец имели физическое сходство, поначалу не бросающееся в глаза — тот же длинный, тонкий нос; водянистый взгляд, бледная кожа. И хотя заметно отросшие волосы и борода незнакомца поседели, было видно, что они того же красновато-коричневого оттенка, что и у всех Рамсессидов. Симеркет подумал, что человек этот скорее всего из ханаанской родни фараона.

Рамсес сделал глубокий вдох, чтобы заговорить, но вместо этого закашлялся. На лбу его выступили капли пота, он поднес к губам платок. Симеркет заметил тревогу, мелькнувшую в глазах Илайбера. Находившийся тут же камергер жестом велел слуге заменить фараону платок. В комнате царил полумрак, однако Симеркету показалось, что на платке осталось бледновато-розовое пятно. Раб поспешно выполнил приказание. Илайбер наполнил вином кубок и поднес к губам фараона.

Сделав глоток, фараон откинулся на позолоченном троне и вытер свежим платком бровь.

— Теперь, — голос фараона окреп, — ты, конечно же, захочешь спросить моего брата о письме, которое держишь в руках.

Симеркет кивнул.

— Каким образом оно попало к вам, господин? И когда?

Илайбер ответил — медленно, словно взвешивая каждое слово:

— Две недели назад в Ханаан вошел из Вавилона караван. Ваш Рэми передал это письмо хозяину каравана и попросил отвезти его в Египет или передать другому купцу, который бы это сделал.

По-египетски Илайбер говорил. Вот только голос его был таким низким и так странно звучал, что Симеркету пришлось следить за его губами, чтобы понять, что он говорит.

— Люди у нас знают, что я двоюродный брат фараона. Должен сказать, это не всегда мне помогает — но письмо было передано мне, и ваше имя мне знакомо: матушка фараона мне тетка, и я от нее знаю, что вы спасли моего брата от заговорщиков. Вот я и поспешил сюда, зная о расположении к вам его величества.

Симеркет не мог скрыть разочарования.

— Значит, вы не видели мальчика?

Илайбер отрицательно покачал головой.

— Но он жив? Этот человек его видел?…

— Он сказал только, что он очень болен — ранен в голову.

— Он не сказал, где можно найти Рэми?

— Здесь я могу быть вам более полезен. Человек этот сказал мне, что встретил мальчика на окраине Вавилона, в оазисе возле разрушенного поместья, и палкой нарисовал в пыли очертания Этеменанки, Вавилонской башни…

Симеркет наклонил голову, не будучи уверенным в том, что расслышал правильно:

— Этеменанки, господин?

Илайбер сделал паузу.

— Да, дьявол Бел-Мардук жил в зиккурате в самом центре Вавилона. Человек взял палку и…

Слово «дьявол» удивило Симеркета, и прежде чем успел проконтролировать себя, он переспросил:

— Дьявол?

Бел-Мардук — так вавилоняне называли бога, которого египтяне именовали Амун-Ра. Но никогда прежде Симеркет не слышал, чтобы отца вселенной называли дьяволом! В святотатстве Илайбера ему почудилось почти сверхъестественное оскорбление. Он быстро сделал в воздухе священный знак.