День луны - [86]

И дверь внутреннюю закрой.

— Хорошо, — кивнула женщина.

Абуладзе вернулся в зал. Подошел к сидевшим в креслах людям.

— Маркин, дорогой мой, — сказал он, обращаясь к своему коллеге, — возьми девочек, и уходите отсюда.

— Каких девочек? — разыграл недоумение Маркин.

— Наших девочек, подставных, — показал Абуладзе в сторону одетых в фирменные костюмы сотрудниц гражданской авиации двух дежурных молодых женщин.

— Не удивляйся, Маркин, — громко сказал он, — Седой мой лучший ученик. Он хорошо знает, что в таких случаях здесь не оставляют обычных дежурных. Он уже давно понял, что это подставки. Наши подставки. Он ведь знает, как это делается. Хорошо знает. И не нужно рисковать. Возьми девочек и уходи.

Маркин поднялся, посмотрел на Седого и Карину. Как-то по-особенному обидно фыркнул и пошел к дежурным. Через минуту они спускались по лестницам. В огромном зале осталось только три человека. Полковник Тенгиз Багадурович Абуладзе, бывший старший лейтенант Владимир Хромов и его спутница Карина Богданова.

— Вот мы и остались одни, — вздохнул Абуладзе, снова усаживаясь напротив двоих молодых людей. — Раскрой ладошку, девочка, — мягко сказал он, — никто у тебя твою бомбу не отнимет. И капсулу никто трогать тоже не будет. А провод убери. Меня обманывать не нужно. Я уже старый человек.

Карина взглянула на Седого и раскрыла ладонь, убирая провод.

— Как же ты решился на такое, Володя? — спросил Абуладзе. — Как ты мог! Ты ведь был мой лучший ученик. Как сына я тебя любил.

Как мы все радовались, когда ты живой остался! Как мы радовались, узнав о том, что тебе Героя дали! И вот сейчас здесь, с этими подонками…

— Я их командир, — прямо сказал Седой, — это я возглавлял их во время нападения на колонну.

— Это я давно уже понял, — опустил голову Абуладзе, глядя вниз, и, словно размышляя, сказал: — Как такое могло случиться? Я просто не понимаю. Ты всю мою жизнь сегодня перечеркнул. Всю мою жизнь. А я тобой так гордился! Всем рассказывал, что воспитал героя, настоящего мужчину. И ты стал таким человеком!

— Время, Тенгиз Багадурович, — нервно сказал Седой. Он наконец не выдержал и ввязался в этот обмен репликами, заранее зная, что обречен на поражение. Но больше молчать он не мог. — Так получилось, — продолжал он. — Ни вы, ни я, никто не виноват. Видно, судьба такая.

— Ах, Хромов, Хромов! Какая, к черту, судьба! Когда ты живой остался в Джелалабаде, тогда судьба была. А когда ты бандитом стал, это не судьба. Это уже ты сам.

— Может быть, — согласился Седой, — но это уже произошло. И нечего об этом говорить. — Он помолчал и добавил: — Вы ведь ничего не знаете.

— А я все вижу. — Абуладзе говорил, делая резкие ударения на словах. Он всегда так говорил, когда сильно нервничал.

— Ничего вы не видите, — поморщился Седой. — Я ведь потом в больницах полгода провалялся. И вышел как раз в восемьдесят третьем. Тогда Андропов к власти только пришел. Ну и повсюду порядок взялся наводить, значит. Решил показать, как жить и работать нужно.

Абуладзе молчал. Он не поднимал головы, слушая Седого. Карина, почувствовав каким-то неведомым, природным, чисто женским осмыслением, что Седому трудно будет говорить при ней, деликатно встала и отошла в сторону.

— Мне ведь Звезду в больнице вручили. Из моей роты почти никто в живых не остался.

А мне вот Звезду вручили. До Сих пор не знаю, за что. Наверно, за то, что живой остался.

А один из моих взводных обе ноги потерял.

И только орден Красной Звезды получил. Ну, вышел я из больницы. Мне тогда отпуск дали и все деньги выплатили. Ну мы и загуляли. По-настоящему загуляли. — Он помолчал, доставая из кармана сигареты. Зная, что полковник не курит, он не стал предлагать их своему собеседнику, а, затянувшись, продолжал: — В общем, драка была в ресторане. Пьяная драка с какими-то ребятами. Так их тогда называли.

Нас двое было. А их пятеро. Ну и я, значит, пьяный был. В конце раскидал я всех пятерых, а одного, самого настырного, к столу его же ножом и приколол. — Он снова затянулся. — В Ташкенте это было. А парень оказался сыном какой-то местного шишки. Ну судья и постарался. Тут еще и Андропов все время говорил о дисциплине. Мне дали пятнадцать лет с лишением всех наград.

— Я слышал, что у тебя были неприятности, — нахмурился Абуладзе, — но мне говорили, что ты попал под амнистию.

— Пять раз попадал, — кивнул Седой, — пять раз сбежать пытался, пять раз ловили и пять раз под амнистию попадал. А в общей сложности отсидел девять лет. И вышел в девяносто втором. Собрал вещи и приехал в Москву, хотел с вами увидеться. Вы помните, что тогда в Москве было? Реформы начались. От Большого театра до «Детского мира», по всей улице Горького, по всему центру стояли люди и что-то продавали. Длинная такая очередь была, как в кошмарном сне. Я позвонил в ГРУ, и мне сказали, что вы уволились. Ну тогда я и подумал, что никому не нужен. Мне эта очередь быстро мозги вправила.

Обратно на работу меня, конечно, никто бы не взял. Девять лет тюрьмы. А делать я ничего не умел. Какой из меня специалист?

Я ведь после окончания политехнического сразу в армию пошел. И ни одного дня не работал.