День Литературы, 2010 № 09 (169) - [27]

Нет, надо ехать. Идти. Бежать. Искать. Кланяться в ноги. Просить. Умолять. Ждать – нельзя, промедление – смерти подобно. Звонка из Москвы нет всё равно. А среди уличных женщин – тут, в Куньмине! – может быть... святая. Ждать нельзя, ни в коем случае, тут сидеть. Надо искать! Встречу – буду её слугой. Как Тилопа великий – навеки. Мыть ноги, на спине носить. Обегу, как на Кавказе говорят, три раза гору Сумеру. А она научит меня призрачным клятвам. И – медитировать. Входить сознанием – в инстинкт. Смеётесь? Тот самый Тилопа, когда в один город входил, усталый и голодный, шёл и думал: "Вот я полностью разбил различающее сознание... полностью разбил различающее сознание...", а один оборванный уличный мальчишка у крепостных ворот, словно прочитав его мысли, внезапно подошёл к нему и говорит: "А вот съешь этот нож!! А?!" И нож ему протянул свой, перочинный. Тот взял, и со словами "Вайдурья!!" – ни секунды не колеблясь! – откусил и проглотил это острое, как бритва, лезвие. Которое, подобно топлёному маслу, моментально вошло через гортань – в нутро, не оставив следа. Люди тогда подумали – в город пришёл дьявол. У дьявола и бога первооснова ведь одна.

Дочитав, я оделся, как всегда стоя – так учили когда-то в войсках, – надел тапочки, прямо на босу ногу, без носка – если что – босой ногой чувствовать противника, – прищурился, одновременно, как всегда храбро и цинично – мания величия, смешанная с комплексом неполноценности, – накинул и тщательно застегнул подаренный мне когда-то отцом старый красный кафтан, задом наперёд нахлобучил бейсболку с надписью "NY" и, как мяч тай-цзи, кубарем слетел с шестого этажа на улицу, не используя выполненный в старомодном колониальном французском стиле, а потом вовремя национализированный компартией, большой гостиничный лифт. Этот лифт, пожалуй, был единственным, что напоминало о былом и великом состоянии этого теперь уже полностью убитого караван-сарая, в котором жила только беспечная иностранная молодёжь, да такие путешественники, как ваш покорный слуга. "Годы проходят, и, как говорится, – сик транзит глория мунди..." Кто это? Левитанский?

Я выкатился из гостиницы, рывком толкнув дверь. Бриться не стал, у настоящего воина должна быть бородка. Жёсткий цигун. Хотя основная задача цигуна – исследовать свой организм. Ибо меньше всего мы знаем – самих себя.

Бежал я вверх по залитой ласковым солнцем отвесно уходящей вверх улице оторывисто и легко, как стайер, на бегу ловя на себе одобрительные взгляды редких прохожих и, заодно, ещё раз проверив по московской привычке находящиеся в карманах деньги и ключи. В Куньмине есть Улица красных лотосов, красных фонарей, это я знал. Как-то там чуть насмерть не забили палками – как собаку – какого-то огромного американца, сам виноват, за то, что хотел, не заплатив, исчезнуть. И это понятно: чуди-чуди, да не теряй головы, иностранный люд.

Пока я бежал, за десять секунд, эта мысль пронизала меня почти до мозга костей. "Я должен найти её! Любой ценой. Несомненно".

***

...Подбегаю к таксисту, спрашиваю, повезёт или нет. Он говорит, большая она, эта улица, мой господин, куда? Я говорю – на твой выбор, пусть, как в бою, решит аллах. В конце концов, все мы – всего лишь истории в хрустальном шаре, которых нет. Он как-то странно на меня посмотрел, давай, говорит, поехали. Ну давай!.. Присмотрелся, а у таксиста набитые кулаки. Видимо, тоже стукался. Он резко сорвал машину с места, я – замер на миг – мгновенно вдохнул холодного воздуха, используя нос как инструмент, прямо в живот на четыре пальца вниз и – вглубь, от пупка, – и, замерев, резко выдохнул через образованную сжатыми от ужасного напряжения зубами неровную щель: "Сссы, сссы!" Как второй слог в китайском названии столицы России. Мо-сы-кхэ.

Потом повернул к нему голову, начав движение, как учили в армии, не шеей, а от бёдер, и всем телом, вкручивая таз. Голова – прекрасное оружие, тяжёлой головой можно нанести очень хороший удар, только надо закрыть глаза. Кто их знает, кто тут есть кто. Каждая клетка моего тела вибрировала, предчувствуя опасность. Я жаждал.

...И вот я сижу с ним рядом, уже стало смеркаться, мы едем. Впереди величественные горы – слева и справа – у их подножия красивые, утопающие в деревьях улицы. Деревья высокие, какой породы не знаю, на Кавказе таких нет, некоторые до пятого-шестого этажа, туман. Когда-то тут был совсем не Китай, подумал я, а большое и прекрасное древнее княжество Дянь, принадлежащее Тибету. Небо над ним было более синим, чем в других областях, а реки – более прозрачными. Альтернативная история говорит, что жители его находились на высочайшем уровне развития культуры уже в III веке. Разумеется, до нашей эры. Сколько тайн спрятано здесь, сколько сил...И как их все найти? В наших повседневных крысиных гонках и тараканьих бегах.

Внезапно порыв ветра опасности в моём пространственно-временном континууме подул так, что весь этот узор моих мыслей распался, как стоящий на льду без фундамента замок из картона и спичек. Я мысленно рухнул в пропасть. Ветер уронил меня на колени, а омут страха чуть не засосал. "Словно rookie какой-то", – подумал я, а не антикиллер – на грязной красной стене, прямо по ходу несущей меня в желанную неизвестность машины, чёрно-красным граффити на старо-китайском языке большими дореформенными иероглифами было написано: "Бодхисаттва рождает ни к чему не привязанное сознание". Крупно и чётко. Таксист, заметив это, сжал губы в одну тонкую линию. Сейчас она исчезнет в никуда, подумал я, и я проснусь. У себя в постели в Сиане. Но пробуждение не наступало. "Сказали бы ещё, в чём смысл прихода бодхисаттвы с юга", – сказал таксист.