День Литературы, 2009 № 03 (151) - [34]

Но это всё – домысленная мной метафизика. Надпись-то, судя по представленному здесь же её китайскому варианту, означает всего-навсего: "Охрана окружающей среды – дело каждого".

ФОРПОСТЫ ИМПЕРИИ

Вы когда-нибудь видели эту китайскую диковину: в цельном куске слоновой кости вырезаны как бы вложенные друг в друга шары? Говорят, лучшие мастера в Гуанчжоу могли вырезать до 36 таких шаров. Для китайца пространство слоисто и сводится, в сущности, к складке – прямо по Делезу. Китайский мир не просто сложен, но и сложен из самого себя. Мембрана, фильтр, вход-выход, устанавливающие взаимообмен и циркуляцию всего, – подлинное средоточие китайской картины мира. Сам Китай, "Срединное царство", средоточие мира, есть не что иное, как сложенное в себя пространство, не имеющее одной чёткой границы. Это и некая местность, и "континентальный Китай", и периферия континента (Гонконг, Макао, Тайвань), и китайский мир Юго-Восточной Азии, и мировая китайская диаспора. Шёлковый Путь, рассматриваемый через призму китайской политики, тоже есть череда застав, регулирующих вход в империю и выход из неё. На то он и Срединный мир, чтобы быть одновременно внутри и вовне. Не отсюда ли происходят объявления про "внутренний и внешний" торговый городок?

Один из самых дальних форпостов империи располагался уже под Урумчи. Это крепость, построенная в 7 в., в пору расцвета Танской державы. Теперь здесь музей, и таблички с надписью "Progress" (калька с китайского выражения "продолжение осмотра") указывают маршрут движения посетителей. Указатели приводят к пустырю за земляными стенами, усеянному древними черепками. Всё правильно: прогресс и ведёт к пустырю – не просто физической пустыне, где ещё может расцвести новая жизнь, но к пустыне внутренней, к Земле, опустошённой технократическим проектом.

Сев поздним вечером на поезд в Урумчи, к полудню следующего дня прибываешь на станцию Хунлюйюань, откуда ещё два часа едешь по пустыне автобусом в Дуньхуан – главные западные ворота в старый Китай. Это место славится "пещерами тысячи Будд": начиная с середины IV в., когда местные жители сподобились увидеть здесь нерукотворный "свет Будды", на протяжении тысячелетия благочестивые люди разных племён и званий рыли здесь пещеры, расписывали их фресками и ставили в них большие статуи Будды. Самый примечательный и в своём роде уникальный персонаж дуньхуанских фресок – так называемые "летающие небожительницы", ставшие нынче эмблемой или, говоря по-современному, брендом этого края. Гигантские небожительницы стоят на площадях Дуньхуана, мелькают на буклетах и витринах магазинов, и даже в фойе нашей гостиницы на местное варьете зазывали девицы, наряженные небожительницами (гвоздь программы – танцовщица в бикини, изображающая буддийскую богиню милосердия Гуаньинь).

Исторически же Дуньхуан стал как бы универсальным трансформатором духовных напряжений, кузницей метаэтнической, небесной идентичности, так удачно воплотившейся в образе грациозно парящих ангелов. Очарование Дуньхуана проистекает, несомненно, из этой свободы от навязываемых обществом личин, чистой радости духовных метаморфоз.

В сотне километров на северо-запад от Дуньхуана (т.е. на расстоянии трёх дневных переходов каравана) сохранились стены знаменитой Яшмовой заставы – крайнего западного рубежа древнего Китая. Рядом кое-где виднеются остатки Великой стены, построенной в I в. Место дикое, до странности аутентично древнее: кажется, закроешь глаза и услышишь тяжёлую поступь верблюдов и гортанные крики погонщиков. Здесь начинаешь понимать, что без пустыни на рубеже империи жить нельзя: творческие метаморфозы свершаются в пустоте.

Да, империя давит, но у неё обязательно есть форпост, своя Яшмовая застава, которая не давит, а дарит единственное достойное дарения: свобод- ный полёт духа. Даже даосский патриарх Лао-цзы написал свою великую книгу на западной погранзаставе, после чего навсегда исчез, растворился в небесной дымке. Скажу больше: форпост империи выявляет скрытую пружину имперского уклада, каковая есть преодоление косного бытия в порыве творческой воли, восхищённость событием, свершением, которые никогда не есть, но всегда грядут. Ведь и своей аурой величия империя обязана тем, что живёт предчувствием великого.

Мне могут возразить, что лучше бы вовсе стереть различия между центром и периферией и учредить какой-нибудь всемирный либеральный союз на манер европейского. Но, во-первых, что-то не вытанцовывается такой союз и притом в первую очередь по вине Запада. А во-вторых, так ли уж привлекательна скучающая, насквозь лицемерная современная Европа?

КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА

Туристический бизнес в Китае откровенно и по-партийному строго подчинен задаче "патриотического воспитания". Так называемые культурные памятники на Шёлковом Пути по большей части – грубые новоделы, изобилующие нелепыми анахронизмами. Но истина в эпоху постмодерна не дышит, где хочет, а фабрикуется. Тезис очень симпатичный китайцам, которые, как я уже не раз писал, лишены вкуса к исторической оригинальности. Лучше всего об этом сказал один из наших гидов в дуньхуанских пещерах. Показывая работу местных реставраторов, бесцеремонно закрасивших прежние фрески, он с гордостью заключил: "Мы сделали лучше, чем было!"