День Литературы, 2009 № 03 (151) - [30]

И вновь, в той же сцене, Гоголь настойчиво указывает на время, – можно сказать, на дату событий на календаре "Ревизора":

Городничий. /.../ Смотрите! по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович. Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения – и потому вы сделайте так, чтобы всё было прилично. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыне или на другом каком языке... это уж по вашей части, Христиан Иванович, – всякую болезнь, когда кто заболел, которого дня и числа...

Невежда А.Л. Слонимский и это относит к области "алогизма". Но весной-летом 1831 г. часть губерний Европейской России была охвачена эпидемией холеры, что привело к неизбежным карантинам и т. н. "холерному бунту" в новгородских военных поселениях, каковой бунт был окончательно усмирён только личным присутствием Государя Николая Павловича. Из дневниковых записей и писем Пушкина мы знаем, сколь внимательно он следил за этими событиями, и, вполне допустимо, поделился своими соображениями с молодым писателем Гоголем-Яновским. Поэтому Городничий рассуждает вполне разумно, предполагая, что в дни холерной эпидемии Ревизор, в первую очередь, поинтересуется состоянием городской больницы. И абсурдистского ("алогического") юмора в этих словах нет нимало. А есть гоголевская, несколько макабрическая, ирония по поводу пушкинских "надуманных" забот (в данном случае их с Александром Сергеевичем разделяет осмеиваемый Городничий) и, если угодно, критика ведения больничного хозяйства на местах.

И наконец, чтобы никакого сомнения в датах ни у кого не оставалось, Гоголь ещё раз прибегает к Ляпкину-Тяпкину.

Там, где не в силах справиться учебник истории, приходит на помощь учебник арифметики.

7. Итак, на "физическом" календаре – лето 1831 года, года, когда в жизнь 22-летнего Н.В. Гогля-Яновского вошёл Ревизор-Пушкин. Но культурное время и пространство комедии в уездном городке, ждущем своего Ревизора, явно отстаёт от этой даты: оно застыло в первом трёхлетии Амоса Федоровича, – где-то возле 1816 года, т.е. в эпохе Императора Александра Первого, – с её "масонским" вольномыслием и столь же всеобщим вниманием к дружеской переписке, без чего не представим культурно-поведенческий стандарт (стереотип) тогдашнего образованного сословия.

И Гоголь старательно являет нам "типических", т.е. ещё достаточно легко узнаваемых в 30-х годах XIX в. персонажей того, отошедшего, времени, – персонажей, в полной мере наделённых указанными выше "культурными доминантами".

Как и подобало служащему по ведомству судебному, прямо связанному с именами Сперанского и Магницкого, Амос Федорович, по словам Гоголя, "несколько вольнодумен" и, по некоторым признакам, возможно, числит себя в сообществе "вольных каменщиков", по крайней мере – сочувствует их "святой работе". Он превыше всего ставит человеческий разум, для которого нет преград (как мы помним, Ляпкин-Тяпкин до своих воззрений "сам собою дошёл, собственным умом"). Он, по свидетельству Городничего, – атеист (точнее было бы сказать – деист), но в то же время – не чужд мистицизма: среди пяти-шести прочитанных им книг почётное место занимают "Деяния Иоанна Масона", на которые он делает попытку авторитетно сослаться в беседе с прочими чиновниками.

Другая фигура "Александровского века" в комедии – это почтмейстер Шпекин. Его отношение к переписке носит специфический "карамзинистский" характер, свойственный эпохе "эпистолярного ренессанса" в России (конец XVIII – первая четверть XIX в.). Почтмейстер рассматривает переписку как самостоятельный литературный жанр, и поэтому прикладывает к текстам писем не утилитарные, но культурно-эстетические мерки: "Это (т. е. перлюстрацию писем, – Ю.М.) я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства... Иное письмо с наслаждением прочтёшь – так описываются разные пассажи.., а назидательность какая... Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места..." Далее почтмейстер цитирует понравившееся ему место из письма какого-то поручика, – т. е. ведёт себя в точности, как Василий Львович Пушкин, Александр Иванович Тургенев и, разумеется, знаменитый московский почт-директор Булгаков – ведущие создатели принципов русской эпистолярной культуры.

Гоголь словно говорит нам: только в этом нелепом и смешном старозаветном обществе – взрастившем Пушкина! – и возможно было Ивану Александровичу Хлестакову прослыть Ревизором. Александровские древние уродцы интуитивно признали в нём "своего", прибывшего к ним с секретным поручением из столицы.

Впрочем, и сам Иван Александрович, несмотря на свою молодость, совершенно вышел из моды и безнадежно устарел. Словно Александр Ивано- вич Тургенев, годящийся ему в отцы, он не в силах противостоять демонам эпистолярного жанра, – и по любому поводу разражается очередным дружеским письмом. Недаром тайна его, в явлении XVIII, предваряющем (позднейшую) "немую сцену", разоблачается в результате прочтения его же неосторожного письма к своему другу-литератору, которое он, в точности по Тургеневу и Булгакову, поторопился написать прямо на месте проишествия и тотчас отправить. Оно, разумеется, было вскрыто эстетом Шпекиным. В своём письме Хлестаков, как истинный представитель эпохи "эпистолярного ренессанса", предлагает нам составленные в совершенно "карамзинистской" болтливой манере портреты встреченных им чиновников – и предлагает "поместить их в литературу". Можно сказать, что перед нами – вариант дружеского письма в виде т. н. путевых/дорожных заметок, которым, кстати, отдал дань и Александр Сергеевич. Хлестаков характеризуется Гоголем как носитель "сентименталистского" культурно-поведенческого стандарта. Недаром в позднейших "Замечаниях для господ актёров" сказано, что Иван Александрович "говорит и действует безо всякого соображения. ...Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет". Эта последняя фраза Гоголя – есть (едва изменённая цитата) из популярнейшего "Письмовника" 1822 г., где именно таким образом, без предварительных планов, т.с., спонтанно, предлагается действовать для успешного написания дружеских писем.