День Литературы, 2008 № 08 (144) - [21]

Дело в том, что свобода — как наивысшее достижение европейской цивилизации — всё-таки не сводится к чему-то "материальному"… Это некое неуловимое свойство, к которому европейцы, видимо, слишком привыкли — вплоть до того, что перестали его ценить (и Буковский нещадно критикует эту европейскую "расслабленность"). А вот былые советские диссиденты, да и многие нынешние российские "несогласные", парадоксальным образом и являют собой тех идеалистических, свободолюбивых европейцев, какими они были в свои лучшие времена…

Когда мы готовили эту книгу к переизданию, в одном из писем Владимир Константинович признался: "Я в ней пишу довольно очевидные вещи и до сих пор не понимаю, почему она вызвала такие дебаты".

А вот потому и вызвала, что "очевидными" они являются далеко не для всех. Сознание людей — как в России, так и в Европе — слишком забито всевозможными медиа-клише и штампами, преимущественно отчуждающими их друг от друга. Но достаточно лишь столкнуть эти штампы между собой — как они взаимно рассыпаются, успевая, правда, высечь искру этакого "стереовосприятия" (для тех, кто хочет её увидеть). Разумеется, эта аналитическая операция под силу не осёдлым обитателям с той или другой стороны, но лишь свободным и непредвзятым "путешественникам"… Вот, к примеру, различие "гласности" и "паблисити":

…Это, пожалуй, и было моим первым серьёзным впечатлением на Западе. Вернее, первым недоумением. Для нас там, в Советском Союзе, гласность была оружием, средством борьбы с бесправием и произволом. И ещё — средством защиты, как страховочный пояс для альпиниста. Здесь же, оказывается, и слова-то такого нет ни в одном европейском языке, а называется это все словом паблисити, смысл которого далеко не тот же самый. В русском слове "гласность" есть что-то холодное и точное, как в хирургическом инструменте, что-то очень серьёзное и торжественное, отчего немедленно представляешь себе степенного думского дьяка, в бороде и долгополом кафтане, оглашающего от Спасских ворот государеву грамоту. В общем, что-то от присяги говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. В разухабистом "паблисити" слышится нашему уху какая-то свистопляска, нечто срамное и постыдное, будто ведут тебя голым по улице, а вокруг улюлюкает толпа и следом бегут мальчишки, свистя в два пальца. Приравнивает тебя это словечко к знаменитому клоуну, футболисту или только что пойманному головорезу.

Глядя из сегодняшнего дня, можно заметить, как эта свистоплясочная "паблисити" легко приспособлена российской властью для своих нужд. "Гласности" не то чтобы нет — всё-таки в эпоху Интернета замалчивать что-либо становится всё сложнее — но она словно бы растворяется в бурных разноцветных потоках рекламно-развлекательной "паблисити". Характерное название для телевизионного ток-шоу — "Пусть говорят!" — в промежутках между сникерсами и памперсами…

В этих условиях борьба за "гласность" начинает выглядеть вовсе не чем-то "запретным", но всего лишь каким-то личным чудачеством. Многие на этом ломаются, но лишь до некоторых наиболее стойких борцов доходит истинный масштаб сопротивления. Оно уже превыше политики… Оппозиционеры наших широт это стали понимать лишь недавно — а Буковский это осознал ещё в своих "Письмах":

Оказавшись теперь на Западе, я внезапно обнаружил, что был потрясающим оптимистом. Мальчишками, в 60-е годы, мы, конечно, не читали советских газет, тем более — не относились к ним серьёзно. Мы верили, что воюем с КГБ и партийной властью. Все остальные — на нашей стороне. Повзрослев, мы поняли, что воюем с "советским человеком", что гораздо труднее. Теперь же я вдруг обнаружил, что вот уже двадцать лет воюем мы практически с целым миром. Знать бы это вначале, я, быть может, ещё и подумал…

И здесь, на этом уровне, уже нет разницы "вчера или сегодня", "Россия или Запад"? Точнее, эти различия уступают место иному — экзистенциальному и если угодно антропологическому. Есть те, кому эта неуловимая (и "ненужная народу") свобода дороже всего на свете. А большинство вполне готово торговать своей свободой, меняя её на те или иные преференции со стороны власти. Буковский писал следующие слова давно, и оценивая западную ситуацию — но разве не узнаются здесь иные нынешние местные деятели, которые, хоть и не принадлежат к "партии власти" (и даже "в своём кругу" поругивают её), но пуще огня боятся назвать себя "оппозицией"?

Для определённой части западного истеблишмента ("силы мира") мы со своим движением как кость в горле. Им бы договориться с советскими полюбовно, уступить всё, что требуют, — ведь всё равно отберут, так лучше отдать. Не сердить понапрасну "русского медведя".

Главное же — продавать, продавать, продавать. Всё, что можно: от кока-колы до человеческого достоинства. Они даже теорию выдумали, что всякое освободительное движение на востоке — опасно. Может дестабилизировать равновесие в мире и привести к войне. Сытый коммунист лучше голодного, а торговля — инструмент мира. Наше существование попросту мешает им сговориться. Идеологическая разница — им вовсе не препятствие, да и осталась ли эта разница по существу?