День Литературы, 2008 № 01 (137) - [20]

— Ну вот, — счастливо улыбнулся Ваня, рассматривая листок. — Теперь всё стало на свои места, теперь в мире порядок и, не побоюсь этого слова, гармония. Цифирьки можно разобрать и на снимке, но в оригинале они все-таки достовернее.

— Мыслишкой-то… может поделишься?

— Могу, — бомжара опять уселся в кресло. — Мне больше и делиться-то нечем. Это запись шашечной партии, которая закончилась смертью одного из игроков. Вот смотри… Шестнадцать — двадцать четыре, тридцать восемь — сорок семь, девять — семнадцать…

— И они записывали каждый свой ход?! — почему-то шёпотом спросил Зайцев, опасливо оглянувшись по сторонам.

— Записывали, — равнодушно произнёс Ваня. — Ну и что? Я надеялся, что они записывали поочерёдно, каждый свои ходы. Тогда у нас был бы образец почерка убийцы. Оказалось, что он и тут всё предусмотрел — записи делал только хозяин, и за себя, и за своего противника.

— Значит, нам эта бумажка ничем не поможет?

— Ну, почему… Любая бумажка, самая никудышняя, в тяжёлую минуту может помочь, — конфузливо рассмеялся бомжара. — Тебя же, капитан, наверно, учили… Следы всегда остаются. Когда-нибудь я расскажу тебе, как даже при полном отсутствии следов их можно найти… В душе преступника. И прочитать.

— Ладно-ладно, — зачастил капитан. — Это чуть попозже. Но на этом клочке бумажки могут остаться его отпечатки?

— Вряд ли… Он не брал в руки этот листок. Мне так кажется. И я бы на его месте к нему не прикоснулся. А впрочем…

— Ну? Ну, Ваня! Телись!

— Он мог касаться этого листка… Но уж коли нет его отпечатков на шашках, как ты утверждаешь…

— Это утверждают эксперты!

— Передай экспертам, что я постоянно о них помню, — бомжара окинул комнату рассеянным взглядом. — Так вот, уж коли нет отпечатков убийцы на шашках, на чашке, то их не может быть и на листке. Всё, капитан. Здесь нам делать больше нечего… Там это… В холодильнике у него ничего не осталось?

— Оставалось, но мои ребята подчистили… А что ты хочешь — почти сутки здесь сидели.

— Кушать хочется, — бомжара виновато улыбнулся. Дескать, ничего не могу с собой поделать.

— Значит так, Ваня… Заночуешь в нашем общежитии. Комната отдельная, со всеми удобствами, хотя, конечно, пятизвёздочной её не назовешь. Сейчас я тебя доставлю. Там есть буфет, работает чуть ли не круглосуточно — сам понимаешь, специфика работы… Перекусим вместе. Вопросы, просьбы, предложения?

— Попозже, капитан, утречком. Я к ночи плохо соображаю.

— Как и все мы, — проворчал следователь и взмахом руки показал на выход. Тщательно заперев дверь, Зайцев наклеил бумажку на замковую щель, опечатано, дескать, преступление здесь было совершено, расследование, дескать, идёт, не надо сюда соваться — как бы сказал он, обращаясь ко всем этим любопытным и любознательным. Ваня всю дорогу молчал, опять забившись в угол на заднем сидении. Но едва машина остановилась у общежития, тут же открыл глаза и с интересом выглянул наружу.

— А я, честно говоря, думал, что ты меня на ночь в камеру определишь.

— Перебьёшься. Камеру еще заслужить надо.

Поужинали в буфете общежития. В небольшой комнате кроме них никого не было. Салат из капусты, котлета с макаронами и компот из сухофруктов. Не слишком вкусно, но вполне съедобно.

— Ты вот, капитан, недавно спросил о просьбах… Здесь, в общежитии, наверно, красный уголок есть со стенгазетой, с портретом Ильича?

— Уголок есть, но с Ильичом, боюсь, сложности будут… На реставрации портрет. Уж лет пятнадцать всё восстановить не могут, мухи загадили.

— Ну и бог с ним… Это я так спросил… Чтоб разговор поддержать. Там у вас, наверно, игрища есть всякие? Шарады, ребусы…

— Что тебе нужно?

— Шашки.

— С кем собрался играть? Я ведь сейчас ухожу… У меня еще дела.

— А с тобой мне нечего играть, капитан… Я когда-то был чемпионом института астрофизики. Это тебе не хухры-мухры.

— Ладно… Ложись, отдыхай, набирайся сил, завтра утром поговорим подробнее.

— Шашки, капитан… И бумажку с цифирьками оставь мне на ночь…

Зайцев долго смотрел в глаза бомжаре, потом собрал на поднос посуду, отнёс к столику в углу, вернулся, снова сел.

— Следы, говоришь, остаются?

— Надеюсь, — смиренно ответил Ваня, опустив глаза, будто его уличили в чём-то непристойном.

— С кем ты ночью собрался играть?

— С убийцей, капитан.

— Надеешься выиграть?

— Постараюсь.

— А ничья тебя устроит?

— В нашем с тобой деле ничьих не бывает, — веско сказал бомжара и вскинул руку чуть вверх и в сторону, как это делали в своё время греческие боги во время своих посиделок на горе Олимп.

Нашёл Зайцев, нашёл все-таки расползающуюся коробочку с шашками и сложенную пополам картонку с чёрно-белыми клеточками. Комнату Ване выделили вполне приличную — стол, стул, шкаф, небольшой отсек с унитазом и душем. Да, и железная солдатская кровать, уже застеленная, с простынкой, одеялом, со взбитой уже, хотя и тощеватой подушкой.

— Не знаю, капитан, какие номера ты называешь пятизвёздочными, но по мне выше этого ничего в мире нет. Даже более того — и не должно быть.

— Не возражаю, — Зайцев положил на стол листок бумаги, который они так долго искали в квартире жертвы, прижал его к столу коробочкой с шашками, чтоб опять случайным сквозняком не сдуло со стола, не унесло в раскрытую форточку.