День Литературы, 2007 № 06 (130) - [12]

В упомянутом эссе В.Аксенов называет А.Синявского и Ю.Даниэля "символом борьбы и даже победы". Л.Бородин в книге мемуаров "Без выбора" (М., 2003) иначе оценивает своих солагерников.

Юлий Даниэль, по определению Леонида Ивановича, "солдат", что, согласно терминологии автора мемуаров, означает "высшую оценку поведения человека в неволе". К Синявскому же Бородин, по его словам, относится плохо. За равнодушно-прагматичное отношение к человеку Андрей Донатович называется в лагере "людоедом", "потребителем человеков". Кумир либеральной интеллигенции и в зоне "жил среди людей, а не с людьми", "всякий человек бывал ему интересен только до той поры, пока интерес не иссякал".

А.Синявский, по Аксенову, "борец и даже победитель режима", в лагере за примерное поведение (а оно включало и посещение политзанятий, от которых все политические, за исключением "синявцев", отказались ценою карцера и голодовок) получил блатную работу "хмыря" – уборщика в мебельном цехе. По свидетельству Бородина, "никто из политзэков на такую работу не пошёл бы и по приказанию".

Паскудно-мерзкие слова А.Синявского "Россия-сука", которые пришлись по душе В.Аксёнову и большинству "левых" и за которые по меньшей мере нужно бить морду, – показательная иллюстрация всегдашнего отношения Абрама Терца к Родине. И в лагере он, как истовый "левый", с лёгкостью и радостью, c хамством необыкновенным бранил Россию и русских и трепетно-подобострастно относился к евреям, что принимало подчас комические формы. Приведу отрывок из мемуаров Л.Бородина: "В угоду иудею по вероисповеданию Рафаиловичу "вся честная компания" уселась в столовой, не снимая грязных лагерных шапок с тесёмками, чуть ли не плавающими в тарелках. Про нечёсаные и немытые бороды уже и не говорю. Я отозвал в сторону "шурика", обслуживающего компанию Синявского, и сказал: "Слушай, объясни нашим русским интеллигентам, вон тем, за столом, что если быть последовательными, то надо дозреть и до обрезания".

Хамство моё сработало. Шапки все сняли".

Свои мемуары Леонид Бородин, отсидевший в лагерях и тюрьмах 12 лет (напоминаю стенающим о "страдальцах" типа Иосифа Бродского или Андрея Сахарова), заканчивает символично, по-русски: "О себе же с чёткой уверенностью могу сказать, что мне повезло, выпало счастье – в годы бед и испытаний, личных и народных – ни в словах, ни в мыслях не оскверниться проклятием Родины". А.Синявский же, как и большинство представителей третьей волны эмиграции, на этом осквернении сделал себе карьеру…

Именно отношение к России определяет резус-конфликтность Владимира Емельяновича с А.Синявским, В.Аксеновым, Ф.Горенштейном, В.Войновичем и другими "левыми". Это отношение позволяет ставить Максимова в один ряд (знаю, кого сие покоробит или возмутит) с таким разными "правыми", как Л.Бородин, Ст. Куняев, А.Проханов, В.Кожинов, М.Лобанов, В.Бондаренко…

В отличие от подавляющего большинства представителей третьей волны эмиграции В.Максимов свою жизнь вне родины воспринимал как несчастье. В первом же интервью, данном журналисту из СССР, Владимир Емельянович признается, что за границей он больше потерял, чем обрёл, и свое внутреннее состояние оценивает как очень плохое ("Юность", 1989, № 12). Любовь к Родине перевешивает у Максимова свободу, редакторско-писательский успех, материальные блага и другие преимущества заграничной жизни.

Эмиграция, редактирование "Континента", жёсткая и жестокая борьба (идей и амбиций), редкая концентрация взаимоисключающих авторитетов на узкой площадке журнала и другое научили Максимова оставаться самим собой в любых обстоятельствах, быть одним в поле воином.

С начала перестройки врагов у Владимира Емельяновича значительно прибавилось. Ими стали ее "прорабы": уже упоминавшиеся В.Коротич, А.Рыбаков, Е.Яковлев, а также А.Вознесенский, А.Нуйкин, Ст. Рассадин, В.Лакшин, Т.Толстая и другие. Максимов, всегда ощущавший себя частью народа, страны, внимательно следит за происходящими событиями, всё принимая близко к сердцу. Он, знающий "цивилизованный" мир не понаслышке, пытается от возможных ошибок уберечь, многие иллюзии развеять.

В статье "Нас возвышающий обман" ("Литературная газета", 1990, №9) В.Максимов не только утверждает, что свобода слова на Западе – это миф, но и поднимает руку на "святая святых": "Демократия – это не выбор лучших, а выбор себе подобных". А через год в беседе с Аллой Пугач он говорит об уродствах "цивилизованного" мира и, солидаризируясь с известной мыслью Игоря Шафаревича (который был в то время одним из самых сильных раздражителей для "левых"), утверждает: "и тот, и другой путь, в общем, ведёт к одному и тому же социальному и духовному обрыву" ("Юность", 1991, № 8).

В.Максимов сразу и точно оценил Т.Толстую, А.Нуйкина, Б.Окуджаву, А.Вознесенского, Ст. Рассадина и всех тех, кто претендовал и претендует на роль идейных и культурных вождей. "Мародерствующими шалунами" именует он их в статье с аналогичным названием и характеризует, в частности, так: "Оказывается, они не прочь благословить мокрое дело, поскольку "для процветания"… Но читатель, я думаю, догадывается, что в данном случае сия витийствующая матрона (Т.Толстая. – Ю.П.) имеет в виду кого угодно, кроме себя. Кого же? Разумеется, "врагов перестройки", то есть тех, кто мешает таким, как она, безнаказанно пудрить мозги своим зарубежным слушателям … .