День Литературы, 2006 № 12 (124) - [17]

Отсюда и глобализм. Раз Мамона – един, един и чтящий его мир.

Как и его современник Пелевин, Кантор предпочитает русский христианский подход, который поклонники Мамоны именуют "совковым":

"Советскому человеку и в голову взбрести не могло то изобилие финансовых проблем и распоряжений, что заполняют жизнь европейца и делают ее осмысленной. В России люди привыкли по-другому относиться к деньгам, я бы сказал, без той преданности. Подобно бедуину, чье имущество сводится к бурнусу, русский убежден, что не имеет смысла иметь: все равно или отымут, или сгорит, или пропьешь. Он относится к собственности с некоторым оттенком презрения. Это с западной точки зрения плохо, поскольку это место в сознании, которое могло быть оккупировано банком, было отдано чему-то еще".

Однако Кантор чужд и географического детерминизма "святая Русь – меркантильный Запад". Он глядит куда глубже. Запад – не изначальный и непреложный враг. Кантор с любовью говорит о великих соборах и художниках Запада. Когда-то и Запад был полон духа, но понемногу его покорил Мамона, которому помогали люди искусства, поддавшиеся на искушение свободы. Во имя ложной свободы они изменили Христу и пошли войной на Богородицу:

"Первым атакуют тот бастион, что представляет средоточие христианской догмы. Таким бастионом в христианской культуре является женский образ. Христианство воплощает свою мораль в образе Богоматери – на уровне веры, в культе Прекрасной Дамы – на уровне культуры, и в институте семьи – на уровне быта. Эти три образа христианская культура сливает в единый образ – его и надо атаковать но имя личной свободы. Богоматерь должна пасть – причем пасть в кровать, Прекрасной Дамой следует овладеть, а жену – передать для наслаждения другому…"

И вслед за Толстым, Кантор утверждает мораль – в том числе и мораль в супружеских, семейных отношениях.

...Освобождение от морали разрушает "представления о долге, любви, верности, защите – о том, что является стержнем человеческого достоинства". Так в романе Кантора та трагедия, которая постигла Россию, занимает свое определенное место в микро- и макромире.

***

Параллели между Кантором и Прохановым проходят повсюду – это два близких, хоть и различных художника-современника. Вот, например, угадайте, кому – Кантору или Проханову – принадлежит следующий пассаж:

"И в самом развращенном, уродливом городе мира, в Москве, продавшей и пропившей былое величие, смирившейся с ролью провинциальной потаскухи, в огромной, распаренной пьянками и банями столице – граждане усердно трудились над созданием Нового Порядка. Заполненный ворованными деньгами и проститутками, город, некогда славный своими жестокими красными комиссарами, юлил и пресмыкался, стараясь понравиться"?..

Чувствуется родство с Прохановым и в описании праздничного вояжа победителей. Но затянутая метафора "Теплохода Иосиф Бродский" сведена к короткой и точной главе у Кантора:

"Корабль "Аврора", легкий прогулочный катер, был арендован прогрессивной столичной интеллигенцией по случаю дня рождения министра культуры Аркадия Ситного. Проявив живую фантазию, прогрессисты выкрасили белый пароход в черный цвет и распорядились обить борта жестью – дабы придать полное сходство со злополучным крейсером. Над палубами выставили картонные трубы, из окон наружу – дула игрушечных пушек, а команде велели нарядиться революционными матросами. Плыть летом на обитом жестью корабле оказалось нестерпимо жарко, но стиль требовал жертв, тем более что на палубах было прохладно и революционные матросы разносили прохладительные напитки. Маршрут был выбран тоже не случайно – плыть решили по Беломорканалу – легендарным путем, тем самым, что когда-то торили узники ГУЛАГА, по которому некогда плыл корабль с деятелями культуры, призванными прославить рабский труд. Теперь же – не рабы Советской власти, не служащие партаппарата, не подчиненные указке вождя – а свободные прогрессивные люди плыли на "Авроре" по Беломорканалу, плыли свободно – с цыганами, с песнями, с водкой, плясали, шутили, пели – отмечали день рождения министра культуры Аркадия Ситного".

Но голос Кантора отличен и от голоса Проханова, и от голосов Пелевина и Сорокина. Кантор не стебается, он – единственный, как Толстой, говорит с читателем на уровне глаз, тем густым басом, который мы так часто слышим, перелистывая страницы "Войны и Мира" и "Воскресения". Кантор, за всеми шуточками и пародиями, бесконечно серьезен и не боится это показать.

Каратаев романа – это дядя Павла Рихтера, вокзальный грузчик Кузнецов, худой, жилистый человек невероятной силы, с тоской вспоминающий Сталина, а в новые времена работающий охранником в борделе. Это сильный, скульптурный образ, о котором школьники ещё напишут сочинения ("Александр Кузнецов как символ сопротивления русского человека в эпоху либерально-фашистского ига"). В одном из интервью Кантор назвал его одним из важнейших героев, не понятых и не замеченных интеллигентами-критиками.

В отличие от Проханова Кантор не демонизирует, но высмеивает новых хозяев России. Вот главарь банды наемных убийц, Тофик Левкоев, "эксклюзивный дистрибьютор автомобилей "Крайслер", клянущийся "бороться с рудиментами большевизма" на ступенях своей виллы в Сардинии. Бесконечно богатые нефтяные магнаты и банкиры Михаил Дупель и Абрам Шприц, Ефрем Балабос и Наум Шапиро. В огромном, носящем дорогие костюмы владельце нефтяной компании и банков Михаиле Дупеле соединены черты Березовского и Ходорковского. Дупель пытается захватить власть в России именем нового "интернационала богатых". Для него, поклонника единого мира, пора независимых государств окончилась, и ему суждено завершить обустройство России как части всемирной империи.