День Литературы, 2006 № 07 (119) - [10]

Вечная память погибшим пассажирам рейса 778 "Москва — Иркутск", и со святыми упокой, Господи, их души!

ПИСАТЕЛИ РОССИИ

ПАМЯТИ МАРИИ РАСПУТИНОЙ Мы привыкли уже к ежедневным телевизионным трагедиям, уносящим жизни сотен людей. Нас давно преследуют взрывы, поджоги, аварии. И часто мы не задумываемся, ведь за каждой из этих трагедий стоят сотни втянутых в неё людей, родственников и близких погибших, их друзья, коллеги. И вдруг приходит трагедия, которая втягивает тебя самого…

Когда я услышал впервые про иркутский взрыв самолета, первым делом подумал, а где сейчас Валентин Распутин, что с ним? Позвонил общим друзьям. Ему в Иркутск звонить побоялся, вдруг напророчу что-нибудь нехорошее. С возрастом человек становится более интуитивен, чувствителен к невидимому тонкому миру.

Узнал, что Валентин стоял в середине зала иркутского аэропорта и плакал. Я заплакал вместе с ним. Прочувствовал тяжесть трагедии, обрушившейся на него.

Ведь еще совсем недавно в нашей китайской поездке, в Пекине и Шанхае, Валентин, беспомощный во всех бытовых вопросах, обращался за помощью к моей жене Ларисе, чтобы она помогла выбрать для любимой дочери Марии жемчужное ожерелье, ещё какие-то женские мелочи. Хотел обрадовать дочку китайскими подарками.

Но уже там, в Китае , мучило Валентина Распутина какое-то черное мрачное предчувствие. Какая-то черная туча ходила за ним, навеивала мрачные мысли, заставляла высказываться на писательских встречах с какой-то черной безнадежностью. Мы, как могли, отмахивались от этих черных пессимистических высказываний. Валентин даже уехал раньше нас всех из Шанхая на родину, на открытие храма, дабы там отмолить, отвести черную тучу. Не отвёл.

А как же тесно были они связаны с дочерью сотнями уз. Она была его надеждой, его светом, его волей к жизни. Несмотря на молодость, Мария была решительна, самостоятельна, порой категорична в своих взглядах. Думаю, в поздних героинях прозы Распутина проглядывают черты характера Марии. Они взаимно влияли друг на друга.

Но я вспоминаю изумительный, гениальный рассказ Валентина Распутина 1981 года "Что передать вороне". Об их взаимоотношениях с дочкой. Это рассказ о самых нежных, сокровенных, но и чрезвычайно хрупких человеческих связях между любимыми людьми. О безграничном доверии пятилетней дочурки к отцу, доверии, которое ни за что нельзя нарушать. Иначе нечего будет передать вороне.

Сейчас этот рассказ стал мгновенно нерукотворным памятником погибшей в авиакатастрофе Марии Распутиной.

Но и сама Мария, по моему, сильно влияла на отца. Она как бы вышла из его высоконравственной православной прозы, из его героинь, но уже зажила самостоятельной жизнью. Она была глубоко верующим человеком, защитила диссертацию по древнецерковной музыке, не так давно вышла замуж за священника, стала матушкой. И в то же время была прекрасной органисткой, закончила консерваторию по классу органа, давала сольные концерты, высоко ценила Баха и всю органную музыку. В этом тоже была сложная проблема. Как сочетать органную католическую музыку и православие? Православная матушка и в то же время музыкант-органист…

Я бы предложил поставить памятник Марии на месте гибели самолета. Не как дочери всемирно известного писателя, а как символу всех погибших за последние годы мирных русских людей в этих не прекращающихся ни на один день техногенных катастрофах уставшей цивилизации. Музыкант Мария за органом. И ветер сквозь железо-бетонные трубы органа помогает ей играть поминальную трагическую, и в то же время героическую музыку. А кругом дети, тоже погибшие и в этой, и в других катастрофах. Жаль, недавно погиб наш общий друг Вячеслав Клыков, думаю, ему бы понравилась такая промыслительная идея памятника.

И, глядя на этот памятник, каждый бы задумывался о себе и своих близких. О своем доверии к людям и к миру. А что же мы сможем "передать вороне"?

Владимир Бондаренко

Михаил Чванов НЕУДОБНЫЕ МЫСЛИ

Лезут из меня всякие неудобные мысли. Неудобные прежде всего для самого себя. Лезут, не знаешь, куда от них деться...

* * *

Однажды проснулся с безысходным чувством, что живу в стране, в которой давно уже правят инопланетяне, которые меня и подобных мне до поры до времени терпят, так как вреда от нас особого нет, так, путаемся у них в ногах, патриотически шумим в своих малотиражных газетах и журналах, которые кроме нас самих никто не читает, но реально никак им не мешаем, иначе говоря, им, инопланетянам, до нас просто нет дела. Мы для них вроде копошащихся в ногах муравьев или выползших после ливня на асфальт дождевых червей, которых прохожие не по злобе давят башмаками, машины — колесами, остальные потом, когда просохнет асфальт, куда-то уползают и о них забывают до следующего дождя.

Постепенно это чувство: ощущать себя чужим в родной стране, которая только для конспирации все еще называется Россией, притупилось, но совсем не прошло, просто я свыкся с ним, как с обыденностью, с которой ничего не можешь поделать, что, наверное, еще страшнее, безысходнее.