День Литературы, 2006 № 05 (117) - [16]

Машинист привез меня на вокзал, отстегнул с пилотки звездочку и сунул ее мне в карман — на память. По дороге в детский дом я все-таки убежал, но на вокзале был задержан немецким патрулем.

В Прибалтику вместе с немецкими оккупантами вернулись и все бывшие хозяева. Нас выстраивали в шеренгу, и они выбирали себе дармовую рабочую силу. Нас раздевали и, как у рабов, проверяли зубы и нет ли паразитов. Сразу же подписывали договор-соглашение, по которому определялось, сколько хозяин в конце сезона должен сдать продуктов государству, т.е. немецким оккупантам. Почти три года я работал — батрачил, пас скот.

И судьба опять свела меня с советскими солдатами, военнопленными. Они выполняли грязную, тяжелую работу, но мне заменили и брата, и отца. Мои детские годы и юность крепко связаны с этими людьми. Мы даже спали вместе в хлеву на сеновале.

Мне приходилось рано вставать и работать весь день до позднего вечера. В 5 часов утра я со скотом уже был на пастбище. Когда пригревало солнышко, очень хотелось спать. И я однажды заснул, а пробудился уже от сильного удара. Злобный старший смотритель стегал меня кнутом. От его ударов лопнула даже рубашка на спине. Извиваясь от боли, я плакал и просил прощения. Оказалось, что скот, в то время, когда я дремал, добрёл к картофельному полю. Если бы он попортил картошку, приговаривал смотритель, я тебя бы убил. После этих побоев я три недели не мог спать на спине, с трудом сгибал руки и ноги. Солдаты лечить меня народными средствами, травами.

Кормились мы особняком, потому что не имели право заходить в столовую, где обедали хозяева. Наш "обеденный стол" мы делили со скотом, хозяйскими собаками и кошками.

Фронт приближался. Ночью нас в спешном порядке подняли с кроватей, приказали выйти на улицу. В спальне появились немецкие автоматчики. Маленьких детей стали обратно толкать в кровати. Отбирали только рослых мальчиков. Прихватив продукты детского дома, фашисты погрузили продовольствие и нас на грузовики. Три наши автомашины, двигающиеся в сторону западных границ, сопровождали немецкие автоматчики. Через некоторое время мы услышали стрельбу, немецкие мотоциклисты были убиты. Мы разбежались и больше не возвращались в детский дом.

Мне некуда было идти, поскитавшись несколько дней по лесам, я вернулся к хозяевам, у которых батрачил, а советские военнопленные бежали к партизанам. Хозяева встретили меня враждебно. Среди зажиточных хозяев поползли слухи, что те, кто эксплуатировал детей и военнопленных, в первую очередь ответят перед законом, будут раскулачены. При появлении незнакомых людей меня прятали в подвале. Надо было как-то жить, на работу 12-летнего ребенка брали все неохотнее, а потом перестали брать вообще. Мне пришлось вернуться обратно в детский дом. Здание было полуразрушено, правое крыло лежало в руинах. Я стал искать крышу над головой. Ночевать приходилось под открытым небом, в стогу сена, иногда везло, и попадался заброшенный сарай. Но с едой было совсем туго. Проходя один за другим населенные пункты, я остановился в местечке Шакяй Вилькийского района, где в одной семье я ухаживал за умирающим стариком. Мне строго-настрого наказали на вопросы о том, что я здесь делаю, отвечать, что наш детский дом разбомбило и я попросился переночевать. Старик вскоре скончался, и мне пришлось вновь искать работу. Другая семья взяла меня с теми же оговорками ухаживать за маленькими детьми 2, 3 и 5-ти лет, говоря, что я, наверно, имею опыт ухода за малышами по детскому дому, ведь во время войны старшие дети часто выполняли роль воспитателей для младших.

Советские войска стремительно продвигались на запад по территории Литвы. Теперь партизанили в лесах уже "лесные братья", к которым примкнули фашистские недобитки и часть солдат и офицеров буржуазной Литвы.

Казалось, что с приходом в Литву советских войск жизнь детей войны должна была стабилизироваться. Но на территории освобожденной от фашистов Литвы формировалась на местах временная власть, которой пока было не до бездомных детей. Помехой к тому был и страшный террор со стороны "лесных братьев", которых в лесах насчитывалось около 100 тысяч. Это численность почти двух армий. По имеющимся у историков данным, война после войны закончилась в Литве только в 1952 году (очаги сопротивления в отдельных местах оставались до середины 60-х). Официально не признавалось, что в Литве в 1950 шла война. Факт войны подтвердил Закон о ветеранах 1994 года.

Мы, дети, стали избегать новой местной власти. Западные радиостанции делали свое дело. Страх нагнали на местное население. Жители то и дело повторяли нам: "не хотим быть раскулаченными и высланными в Сибирь за эксплуатацию советских военнопленных и детей". Они перестали даже открывать перед нами калитки, скудную пищу нам передавали через забор.

Многие люди меня узнавали по русским песням, выученным у советских военнопленных, когда после тяжелого трудового дня, в сарае, на сеновале ночью мы тихо-тихо напевали "Три танкиста", "Катюша", "По диким степям Забайкалья". Мой голос был звонким. Я всегда был желанным в любой деревне, селе, в местном клубе.