День Литературы, 2006 № 04 (116) - [39]

Где березы, осины, дубы

Тщетно тянутся ветками вверх.

...Ни зимы, ни страны, ни судьбы.

Только холода бешеный стерх.

Холода обжигают лицо.

В синеве утопая, иду.

Замыкается снова кольцо.

Снова мир в одноцветном бреду.

Открывается медленно глаз

Обалдевшей от горя луны.

...Ни покоя, ни жестов, ни фраз.

Ни любви, ни судьбы, ни страны...

Роман ВОЛКОВ

***

Шальные дети подземелья

Шмыгают грязными носами.

Шелестят их немытые волосы,

Словно змеи на голове Медузы-Горгоны.

Комендант оленьего рая

Зорко смотрит за новоприбывшими.

Ощупывает карманы, щиплет за щеки,

Отправляет на передовую.

— Подайте, Христа ради, —

Плачутся олешки сирые,

— Тётеньки и дяденьки,

Сограждане милые…

Люди ходят, хмуро насупившись,

Не обращают на деток внимания.

Потому что своих кормить нечем,

Даже жалости человечьей

На сирот не осталось.

Не до блох, ежель Бог отвернулся.

Причитания не причина добродетели.

Там где брод, там и сброд.

Где сладко, там гадко.

"У-у-у, грязное скопище,

Попрошайки чумазые,

Не тревожьте покоя вы нашего,

Убирайтесь в свои подземелия!"

Улыбаются дети несчастные,

А в глазах стоят слёзы алмазами,

А в алмазах-глазах отражаются

Злые взрослые —

Прежние дети.

Александр ГАЛЬПЕР

БРУКЛИНСКАЯ СИБИРЬ

Я живу в Сибири

В сердцевине южного Бруклина

По утрам люди тянутся в тайгу Уолл-Стрита

Вечером возвращаются еле живые от холода акций

Искусанные до крови комарами компьютеров

Некоторые иногда пропадают

Задранные медведем больших корпораций

Купившие дома в Нью-Джерси

По весне я натыкаюсь на их трупы

Призывающие быть как они

Со страниц уважаемых изданий.

Алексей ГАЛЬЯНОВ

ПИЛИГРИМ

Скитаньем долгим утомлённый,

Суровым жребием гоним,

Иду по жизни раскаленной,

Бродяга вечный — пилигрим.

Главы пред роком не склоняя,

Не помня знаковых примет,

Духовных истин не меняя,

Ищу страну, которой нет.

Без слов молитвы покаянной,

Теряя времени следы,

Бреду, дорогой безымянной,

На свет неведомой звезды.

Не внемля злу предначертаний,

Стремлюсь из гибельных теснин,

Влача вериги испытаний,

К теплу заветных палестин.

Тяжёлой поступью, устало,

По острым терниям пути,

Иду, но только жизни мало

Спасенья землю обрести...

Любовь ГАЛИЦКАЯ

***

Я останусь в двадцатом веке,

Там, где Анна молчала вслух,

Где Марина сомкнула веки,

Где серебряный царствовал дух.

Предугаданы вечные лица.

Сокровенна зеркал пустота.

"Без героя" зовёт, чаровница,

Открывает души ворота.

Я останусь в двадцатом веке,

Двадцать первый лишь пригублю.

Сохнут кроны, мельчают реки,

Я Серебряный век люблю.

Пётр ГЕРАСИМОВ

***

В этой дикой глуши с обнищаньем деревни,

С расхищением леса, невспашкой полей,

Я в Россию Великую верую верой,

Непокорною верой любви сыновей…

Пусть дырявая хата едой небогата,

Пусть о стены подпорки оперлись, гния...

Я Россию Великую вижу крылатой,

Вдохновенно крылатой, как прежде в ней я…

Это дело надежно должно сотвориться;

Власть картавой шпаны — не народная власть.

В этой дикой глуши даже малая птица

Над собою глумиться и ветру не даст!..

В этой дикой глуши, в изжитой развалюхе,

Я голодную грубку дровами топлю...

Встаньте, люди, с колен, всенародную ухнем

Про Великую Русь и про волю свою!

Евгений ГРАЧЁВ

КРАСОТА

Я, счастливый лунатик,

Попробовал ночью заснуть

И упрямо забыть, что увидел

Случайно в беседке:

Поцелуи, объятья

И белую-белую грудь,

Как два яблока спелых,

Торчащих на тоненькой ветке.

Я пытался забыть,

Но меня возвращало туда:

Эта белая грудь,

Эти легкие возгласы, ласки…

Эта тайна — пугающая нагота,

Как полотна порою пугают,

Где самые яркие краски.

Почему будоражат желанья,

Слепят и волнуют холсты

Эти тонкие линии

Спелого женского тела?

Почему достигает душа

Той божественной высоты,

Где уже красота,

Как любовь, не имеет предела?

Вдохновенье, желанье,

Какая-то сложная суть

Наших чувств,

Возвышающих и настоящих.

О, прекрасные линии!

Белая-белая грудь,

Как два яблока спелых

На ветке,

стыдливо

манящих…

Виктор ГРИГОРЬЕВ

***

Горит свеча. Я слышу пламя

как шелест бабочки ночной,

как звуки музыки в бедламе

души, измученной тоской.

Я буду одинок весь вечер,

вне общества, вне пошлых дам.