День Литературы, 2006 № 04 (116) - [37]

Ну и что, упрямо ответствовала бы я. И почему речь только о жалости-нежалости и о правде-неправде? А где то самое сакраментальное "Человек — это звучит гордо"? Зачем же мы так уж и служанкою сотворяем нашу литературу? Да ещё и служанкою у чего? — у малодостойного в человеке, у слабостей и пороков его. Вы же сами видите опасность низведения такой литературы к "фельетонной пошлости и зубоскальству". Вот так бы и поссорились мы друг с другом, непримиримые. А впрочем, меня бы примирила проникновенная грусть-тоска лирических отступлений романа — дневников автора. Вот таких, например: "Почему я начинаю думать о смерти, когда пытаюсь постичь красоту?! Почему столько дряни кругом?! Куда подевалось прекрасное?! У-у-у!!!" ("В себе, в себе надо искать: подобное притягивается к подобному", — прошипела бы я финально. "Да знаю, знаю, вот поэтому и продолжаю сочинять, — ответствовал бы автор. — Пусть что-то останется вечным хотя бы в моей душе. А может быть, и в других душах…" — но это уже из другой книги.)

Видимо, "убожество жизни пишущей братии" (Александр МАТВЕЕВ, рассказ "Призрак поэта") накладывает несмываемую тень, нет, не тоски, а зевотной скуки на творения её, этой братии. Таковы почти все малые формы прозы в этом номере, к сожалению. Исключение — рассказ Эдуарда АЛЕКСЕЕВА "Пасека" о Мишке — человеке "нужной породы", той самой, которая "все в мире банковские империи создала", и о хозяине пасеки — человеке "ненужной породы", которая вот как с "нужной" соотносится по Мишкиной теории: "К примеру, кто-то из наших по делу что-то сказал — а ваши все кругом стоят уже с ружьями и спрашивают нас: в кого, братцы, стрелять, чтобы всё, как говорите, было по справедливости? Чтоб у богатых отнять и распределить по совести!" Соблазнительная теория в нынешней-то ситуации. Вот и пойми их — эту самую "нужную породу"…

PS. Принесли только что новоиспечённый номер "Прозы"… Полистав, поняла, что здесь — не заскучаешь.

"НОВЫЙ МИР" №1 — 2006

У Никиты — героя романа Натальи КЛЮЧАРЁВОЙ "Россия: общий вагон" — "была одна физиологическая странность. Он часто падал в обморок. …Так его восхищала жизнь. И так он переживал за своё отечество". Есть ли в современной прозе кто-то, одаривший нас таким князем Мышкиным? И таким маленьким мальчиком (ещё один герой романа), единственная мечта которого: "упасть в кусты и там жить". Это ли ни мечта всего человечества — нормального… и так дико далеко оторвавшегося от своих "кустов". И чего будет стоить для этого оторвавшегося человечества одна единственная слезинка такого вот ребёнка?.. И ещё Юнкера дарит нам Наталья Ключарёва, после общения с которым Никита почувствовал, "что именно этот момент станет для него Россией. Если он окажется вдруг далеко-далеко отсюда. Или, может быть, даже после смерти. Он будет вспоминать не берёзки-рябинки и, конечно, не "мундиры голубые", а Юнкера, говорящего о Дмитрии Донском как о самом себе". "Мелочный и убогий" двадцать первый век был Юнкеру мал и трещал на нём по швам"… Роман — трагедия, но потаённый свет знания, свет некоей тайны разлит по нему и притягивает к любованию, впитыванию, сопереживанию.

"НАШ СОВРЕМЕННИК" № 1-2 — 2006

"Люди не стали жить хуже, они сами стали хуже" — такое обвинение бросает Андрей ВОРОНЦОВ, разворачивая картину жизни последнего десятилетия в романе "Тайный коридор", — они "смутно понимали, что преступность была лишь следствием надвигающейся неведомой беды, но не понимали, в чём её причина". Воронцов пытается обозначить одну из причин, важнейших, на его взгляд, и вместе со своим героем открывает "законы взлёта и падений империй", и, исследуя эти законы, рассматривает феномен Крыма, вплоть до восемнадцатого века в Европе называвшегося Готией. Феномен состоит в том, что готы при набегах периодически "уходили в свои горные крепости", а если "не могли противостоять мощным историческим силам", то попросту исчезали — на целые десятилетия, "потом появлялись вновь как ни в чём не бывало". Где они были? — в подземных коридорах истории, в буквальном смысле. И ни есть ли это третий исторический путь развития, отходящий в сторону от византийского с неизменным символом власти — орлом, у которого справа меч, а слева крест, и отступающий от пути воинственного христианства? По этому третьему пути, по затаённо-сохранному пути вовнутрь, к душе, а от неё уже к внешнему (которое всё равно внутреннее), через искажения временного пространства, не гнушаясь исторической спирали с повторами и углублениями витков, пытаются пробиться в будущее, где "люди не должны ни жить хуже, ни становиться сами хуже", и автор, и его герои.

"ЗНАМЯ" № 1-2 — 2006

Инна ЛИСНЯНСКАЯ в моноромане (автобиографическом) "Хвастунья" параллельно с поездкой по Швейцарии совершает экскурс и в своё прошлое. В воспоминаниях этих есть место и крёстной няне, "перед выходом из дому просившей: "Дайте мне для дитяти копеек побольше, а то как нищего увидит, а копейки нет, так и сядет рядом на землю и просит у людей — и ни с места, натура у неё. А люди натуру уважают, и я уважаю"; и подруге Машер, считающей и Пушкина, и Лермонтова, и вообще всех "предыдущих поэтов" "постаментом, на котором стоит Ахмадулина"; и чужой бабульке, прожившей у них на раскладушке две зимы, — "таких мягкосердечных, богобоязненных и хрупко-устойчивых людей за жизнь встретишь раз-два — и обчёлся"; и "Сёмочке" своему незабвенному — весьма "карахтерному" человеку. И многому-многому в этом швейцарском путешествии-вспоминании нашлось место из увиденного, услышанного, пережитого, перечувствованного за совсем не короткую жизнь. "Я — мятежная, но с оборонительным акцентом, никаких не хотела бурь, мечтала двигаться по миру с пылесосом, чтобы он вбирал в себя всякий мусор и мировую пыль. И даже черноту с совести. Но куда это выбросить? Не на луну же!" И расслабишься-то совсем уж с такой героиней, и смех сквозь слёзы, и слёзы сквозь смех восчувствуешь вместе с нею от таких вспоминаний, как вдруг и вспыхнет, чуть ли не в финале: "Если я смогла пережить допсихушные два года и даже добиться с помощью полусимуляции разрешения на прописку в Московской области, то могу считать себя почти бессмертной", — и съёжишься… и поморщишься…