День Литературы, 2004 № 07 (095) - [30]

Неудержимый процесс распада личности на много частей, отделение греховной природы от духовно чистых устремлений привели к распылению жизненной энергии, возрастающей неуверенности и раздирающим диссонансам. В XVIII веке свободную мужскую экспансию взялись использовать экономически целесообразно, расточительность и легкомыслие заменились приобретательством и накоплением собственности, что абсолютно чуждо мужскому принципу. Началась буржуазная эпоха и постепенное превращение мужчины в… недоделанную женщину. Мужчина утратил активную самодостаточность, и ценность его бытия сместилась во внешний мир. Он перестал притягивать, он стал притягиваться, из хозяина превратился в слугу.

Вторая половина девятнадцатого века, роман Эмиля Золя. На сцене грудастая, гибкая Нана выставляет публике розово-жемчужную роскошь своей попы — мужчины замирают от счастья. Нана высасывает богатых самцов как сок из грейпфрута, отбрасывая опустошенных сгорать и чернеть в бешеном огне желания.

Текст местами достигает эпической выспренности: "Она высилась, окруженная богатством, у ее ног, распростершись, лежали мужчины. Подобно древним чудовищам, чьи мрачные владения были усеяны костями, она ступала по трупам и вызывала катастрофы."(Эмиль Золя. Нана. М., 1956, с.340).

Простая девушка из нищей семьи возвеличена до пафоса Астарты или Блудницы Вавилонской. Мужчины разоряются, стреляются из-за нее, но разве женские прелести причиной тому? В XIX веке мужчины утратили элемент огня и специфически мужские ориентиры. У последних представителей вымирающего пола еще хватало мужества пожать плечами перед гильотиной в 1793 году. А потом остались служители материи, теоретики небытия, одетые в цвета пепла и золы, пессимисты и нигилисты.

ЭЛЬДОРАДО

Вот перед нами лежит голубой Эльдорадо!

И всего только надо опустить паруса.

Здесь наконец мы в блаженной истоме утонем,

Подставляя ладони золотому дождю.

Здесь можно петь и смеяться,

и пальцы купать в жемчугах,

Можно гулять по бульварам и сетью лукавых улыбок

Можно в девичьих глазах

наловить перламутровых рыбок

И на базаре потом их по рублю продавать.

Черной жемчужиной солнце розовеет в лазурной воде,

Наши надежды сверкают роскошью этого Юга.

В этой безумной любви

мы, конечно, утопим друг друга,

И будем вместе лежать, как две морские звезды...

ЖЕНЩИНА В МЕТРО

чешуя твоих губ сквозь хрустальный бокал

этих глаз бирюзовая ересь

этот странный почти треугольный кристалл

озаряемый monte veneris

мы зажаты в метро нас не видит никто

электричка ползет еле еле

бородатый снимает с кого-то пальто

доставая змею из портфеля

я пытаюсь представить глаза наклоня

как растет твой изысканный клевер

и в невидимых розах двойного огня

я пытаюсь представить твой север

в электричку меж тем заползают менты

сонно квакая про документы

в жизни много блевотно тупой красоты

адекватно приятных моментов

ты выходишь едва улыбаясь углом

этих губ золотистого сада

и мой взгляд словно чайка роняет крыло

отдыхая на волнах бэксайда

ШЕСТЬ ФУНТОВ ПОД КИЛТОМ

Кажется, нечего добавить к опусу Головина. Его можно вообще не читать, не принять, счесть враждебным лично мне и близким мне людям, ответить аргументированной критикой. В конце концов, можно написать и о предвечном достоинстве небесной сферы сарафана. Но Головин из таких врагов, кого нам подобает возлюбить.

В этом шторме нас выносит на пустынный холодный остров у берегов Шотландии, где, спасаясь от голода и проливного дождя, мы будем питаться живыми устрицами и вглядываться в смутные очертания далекой земли и силуэты горных шотландцев в их неизменных шерстяных юбках. Или - на узкой эдинбургской улочке ничего не подозревающая американская туристка в обтягивающих джинсах идет навстречу высокому и поджарому неулыбчивому скотту. Задувает ветер с Атлантики, и полы короткого килта дерзко поднимаются… Мешает лишь тяжелый спорран, но и он не помеха, если ветер крепчает.

А ведь когда-то и килта не было, а был только тяжелый грязно-коричневый плед, в который заворачивались с ног до головы. Но ставшие вдруг бедными в XVIII веке горцы не могли себе позволить большой шерстяной плед, и пришлось ограничиться жалкой полоской ткани вокруг чресл. Жалкая генеалогия гордого килта. Да полно вам! Так ли все было? Не пристало ли бросить эту историю куда подальше? Вон там на скале куст репейника, а на нем оставленный кем-то килт, как лавровый венок в руках обессиленной нимфы.

Задолго до этого случая предки воинственных шотландцев в зеленой Ирландии носили разноцветные боевые передники. И если Кухулин со своим верным колесничим въезжал на полной скорости в гущу врагов, круша их колесничными серпами и ножами, передник его быстро становился мокрым и красным от крови. Кровь скоро застывала коричневатой коростой, цвета derg (дерьмовый?). Женщины бросались остужать пыл героя и погружали его в чан с холодной водой, передник отмокал, вода быстро краснела, жаждущий воин погружал лицо в воду и пил всласть.