День Литературы, 2004 № 06 (094) - [21]

— Зачем: "пошел"? Распоряжусь, отвезут.

Когда сажусь в президентскую "персоналку", по сторонам оглядываюсь. От такси, на котором приехал, только мой "Роллекс" у бордюра. Не заметили. А так — чисто. МЧС свое дело знает. Хрен с ним, с "Роллексом".

У подъезда мужики базарят. П

роходя, прислушиваюсь. "Что за бардак, — орут, — уже тараканы померзли, а они, суки, отопление не включают!"

"У кого не включают, а у кого и включают! — думаю про себя. — Ишь, привыкли, чтоб им все на тарелочке… Демократия — это вам не что-нибудь, а равные возможности!"

КВАДРАТНЫЙ БРЕД

Специалисты мне не раз говорили, что исключительно по специфике психики даются людям иногда логичные и долгопамятливые сновидения.

Возможно, не в пользу моей психики, но мне как раз даются.

Так вот, однажды увиделось такое...

Посреди нескольких типичных московских девятиэтажек в центре умеренного озеленения — скамья. На ней несколько человек интеллигентного типа и вида. Я тоже среди них, хотя себя как-то не вижу, но лишь осознаю присутствие. Разговора вроде бы не происходит, и при общем молчании вдруг случается следующее: из-за западной девятиэтажки, что напротив, взлетает над крышей преогромнейшая белая птица, летит она медленно и тяжело, едва не задевая телеантенны, а затем опускается перед нами, сидящими на скамье метрах в двадцати... Небывалая птица. Не только потому, что стерильно белая и огромная — не меньше, чем пять на пять или шесть на шесть. Но в том дело, что она вся квадратная: квадратные крылья, хвост квадратный, голова квадратная, и на этой квадратной голове дивной голубизны квадратные глаза-глазищи.

Сидящие на скамье вроде бы и поражены увиденным, но поражены, сказал бы, слишком уж рационалистично. Один, светлолицый, с красиво уложенными русыми волосами и с чертами лица какого-то очень известного актера, сказал с достаточно уверенным предположением:

— Не иначе, как последнее произведение Церетели. Только ему по силам подобные масштабные парадоксы.

Ему тут же возразил другой, тоже очень интеллигентный, изящно одетый, правда не к месту, потому что зачем ранним летним утром выходить во двор в костюме при белейшей рубашке и с галстуком да еще в сверкающих, словно впервые одетых туфлях явно не отечественного производства.

— Церетели? Да вы что, дорогой мой! Он же решительно не способен на переосмысление реальности. Его монументализм именно реализмом и банален...

— Полагаете, — спрашивает третий на скамье, тоже чрезвычайно интеллигентного вида мужчина в спортивном костюме, недавно присевший после пробежки вокруг девятиэтажек, — полагаете, что сие творение рук Эрнста Неизвестного?

— Ни в коем случае, — отвечал пижонисто одетый.— На столь дерзкое вторжение в гармонию способен только один человек — Михаил Шемякин. Только его фантазии под силу взломать банальность природной линии и выявить правомерность существования бытия без смысла, ибо именно в нем, в бытии без смысла, возможна реализация полной свободы. Все прочие формы бытия зависимы, взаимозависимы. Они же и источник вечного человеческого рабства.

Я, как уже сказал, себя на скамье не вижу и только осознаю присутствие. И слышу свой робкий голос.

— Господа, она, между прочим, плачет. К тому же квадратными слезами!

— Ну, — ворчит светлолицый, — это уже перебор. К сожалению, должен заметить, что Шемякину порой не хватает меры, зачастую сущего пустяка. Это бывает так досадно... Что ж, гениальность тоже не без ущербинки...

И вдруг с разных сторон объявились рабочие в ярко-синих комбинезонах и с желтыми касками на головах. У каждого в руках были какие-то инструменты, похожие, скорее, на оружие каменных веков. Было их не менее десяти человек, и сначала они несколько раз обошли вокруг квадратного белого чудища с плачущими глазами, а затем каждый выбрал себе участок туловища птицы и своим страшно скрежещущим инструментом начал спиливать-стачивать углы бесчисленных квадратов.

Тут мы все, и я в том числе, с возмущенными восклицаниями кинулись к ним, требуя соответствующего мандата на подобное кощунство, на что один из рабочих спокойно и с достоинством объяснил нам, что они из "Комиссии", что получили задание привести сие творение в Божий вид, и что мы, возмущенно вопящие, шли бы себе куда надо, по своим культурным потребностям.

Не снеся подобного варварства и цинизма, один из "наших" заявил дерзко, что все мы являемся борцами культурного фронта и намерены преподнести урок холуям, ханжам и бюрократам из так называемой "Комиссии".

В тот же момент светлолицый с актерской внешностью сперва торжественно провозгласил:

Я с детства не любил овал,

Я с детства угол рисовал!

А затем принял позу "змеи" и неуловимым тычком ладони свернул на строну физиономию одному из рабочих, каковой, тем не менее, в отмахе чем-то вроде напильника успел начисто сбрить богатую шевелюру своему неожиданному противнику. То есть, практически скальпировал его... Тот, что в белой рубашке и при галстуке, "стилем обезьяны" крутясь по земле, в миг успел посшибать с ног несколько человек, в том числе и меня. Но особо отличился тот, что с пробежки. Его "стиль тигра" оказался столь эффектным, что, когда я, наконец, поднялся на ноги, то увидел, что половина "работяг" в совершенно измордованном и бездыханном состоянии валялись кто где...